Ну конечно, Настя Нечаева, ее слезы на вокзале и мусор, который посыпался из ее сумки. Что ж, пусть воспитанная и самоотверженная студентка психологического факультета станет третьей стороной!

Взмах – и бумажный платочек полетел в бездну вслед за первыми двумя вещами. Края его потемнели и обуглились, и он порхал, как огромная черная бабочка, пока не рассыпался в пыль.

– Каждый… возьмет право… данное ему законом… – голос срывался, отказывал, горло горело, и жизнь уходила с каждым судорожным вдохом. – Закрепляю Конвенцию своей жизнью! Да будет так!!! – Влада подняла правую руку в тот момент, когда ее швырнуло в центр воронки и началось падение в бездну.

Бездна полыхнула белым огнем, и громадная пятиконечная звезда проявилась горящим контуром, сияющим, будто солнце.

Миг этот замедлился, замер. Остановилось и время, повиснув в пространстве.

Влада, оцепенев от мысли, что ничего не получилось, не дышала, не думала, не жила.

Остановившимся взглядом не видела, а угадывала: внизу, в бесконечной черноте что-то изменилось, что-то произошло.

Страшный вой, разрывающий слух до боли, сотряс все вокруг, и призрак, который качался в вышине, затрясся. Разваливался он медленно и страшно – исчезая слоями, пока не истончился до еле заметного скелета. Бесплотный мертвец выл и кричал, простирая когтистые пальцы, пока воронка не затянула его самого. Он исчез в ней, растворился, рассыпавшись в пыль.

Воронка очень медленно, а затем все быстрее и быстрее начала вращаться в обратную сторону, словно возвращая миру живых то, что было отнято у него Тьмой. Вращение становилось быстрее и быстрее, скорость нарастала, и вокруг все мелькало от искр, молний, ревело и грохотало.

«Все движется, а я нет. Почему-то я не двигаюсь, – спокойно подумала Влада, видя все это откуда-то сверху. – Наверное, потому, что меня уже нет».

В ушах раздался рев – оглушительный, будто сто тысяч поездов неслись под откос, сметая все на своем пути. Ее тащили, тянули, чуть ли не вырывая руки из плеч. Тело не поддавалось, все еще увязая в чем-то. Сознание пробуждалось, но вырваться в привычный мир не получалось.

А может, нужно биться головой, плечами, кулаками?

Отчаянно, из последних сил, кричать и прорываться из неизвестности. Там, откуда она улетела, еще гремела черная мгла. Там звучали чужие голоса, которые слушать не хотелось, там ей казалось, что вернуться невозможно…

Влада дернулась, начав биться обо что-то виском. Это уже было ощущение из жизни, настоящее, которое придало сил.

– Давай руку и держись за меня… – без конца повторял голос, юношеский голос, знакомый до боли. – Пожалуйста, не сдавайся… Держись за меня, я тебя не отпускаю… Ты мне обещала… ТЫ МНЕ ОБЕЩАЛА! – вдруг ударил по нервам страшный крик, который словно рассек ее надвое.

За этим голосом надо было идти, как за маяком, который светил, звал, указывал путь.

Но преграда все еще была – белая непроглядная пелена между ней и тем миром, куда надо было обязательно прорваться и вернуться во что бы то ни стало. Пальцы сжались, вцепившись в чьи-то ладони, такие теплые и живые.

Влада вдруг поняла, что выбирается, поднимается на поверхность из неведомых глубин. Такое бывало, когда нужно очнуться от тяжелого сна, стряхнуть с себя оцепенение, и – последний рывок!

Пелена стала тонкой, как истлевшие тюлевые занавески, и вот уже реальность оказалась совсем рядом, от нее отделяли только закрытые веки, которые казались чугунными от тяжести… Осталось только поверить в то, что можно открыть глаза.

В ресницах дрожал и путался холодный неяркий свет, потом мир вокруг наконец-то проявился: замерцал где-то недалеко экран ноутбука, в нос ударила тошнотворная бензиновая вонь, а совсем близко оказалось плечо в зеленой футболке, в которое уткнулся пульсирующий висок.

Влада осторожно села, пытаясь понять, где она находится.

Вокруг дремала полутьма, такая удивительно спокойная и тихая, какая бывает только в пять утра.

Тусклый прямоугольник экрана светил с дальней кровати; рядом на длинной железной ноге возвышалась капельница, перевитая прозрачными шнурами; тускло поблескивали покрашенные масляной краской стены; из розеток торчали зарядки мобильников. Все это было похоже на больничную палату с широким окном, за которым уже светало.

Потрясением было то, что на одной кровати с ней, заняв почти все пространство, развалился Егор. Физиономия его была в шрамах и царапинах, кое-где заклеена пластырем, который уже наполовину оторвался. Тролль безмятежно спал на спине, забрав себе единственное одеяло и почти спихнув Владу на пол.

Еще одним потрясением стал стоящий посреди больничной палаты байк в полуразобранном состоянии. Он вонял бензином, а железяки от него были разбросаны по всей больничной палате. Чей это байк, можно долго не гадать.

Вдоль стены стояло еще три кровати, на которых торжествовало сонное царство. На одной из них, скрыв лицо челкой, дремал Гильс Муранов. С кровати свесилась рука, зажимая гаечный ключ, испачканный в масле.

На другой кровати ровно дышал во сне Игнат, на третьей храпел Герка с ноутбуком в обнимку. Рядом с Геркой калачиком свернулась Настя в больничном халате. Рваный тапок с ее ноги соскальзывал, норовя упасть, и Настя вздыхала во сне, поджимая ногу. Тумбочки возле кроватей были заставлены распахнутыми ноутбуками, флаконами духов, завалены косметикой и пакетами чипсов: здесь явно побывали кикиморы и оставили самое, по их мнению, необходимое.

«Ну вот, я очнулась, а они дрыхнут», – с досадой подумала Влада, которой сейчас почему-то хотелось кричать и петь от радости.

– Егор! – скинув с себя ногу Бертилова, она принялась трясти его за колено. – Эй, проснись… слышишь?!

Бертилов встрепенулся, лениво приоткрыв глаза, и приподнялся на локте, долго разглядывая Владу странным взглядом.

«Как он изменился», – удивилась Влада, отмечая на лице тролля необычное, какое-то взрослое и очень уверенное выражение. Не наглое, как обычно, а именно уверенное и властное.

– Не шуми, пожалуйста, – шепотом произнес он и бухнулся обратно на подушку, закрыв глаза.

– Как это – не шуми?! – возмутилась Влада. – Что за свинство, я ведь еле выжила… А ты будто и не рад мне?

– Рад, – чуть сдавленным голосом ответил ей Егор. – Что-нибудь тебе снилось или не помнишь? А рука, как, болит или нет?

Сколько вопросов. Рука?.. Влада повернула к себе ладонь правой руки и чуть не вскрикнула, увидев на ней рубец в виде пентаграммы. Но красное пятно даже не ныло и не саднило, хотя мурашки озноба бежали от него до самого плеча.

– Мы все живы, – в глазах вдруг стало жарко, а в горло хлынула соленая волна слез. – Мне до сих пор не верится, что у меня все получилось. Получилось, Егор! Если бы ты знал, я ведь не верила до последней секунды…