Я не могу этого сделать.

Но прежде чем успеваю быстро сбежать, дверь открывается, и передо мной появляется красивая молодая женщина с длинными шелковистыми волосами цвета воронова крыла. Ее кожа такая же белая, как снег под моими ботинками, а в шоколадного цвета глазах вспыхивает нечто похожее на узнавание, несмотря на то что мы никогда раньше не встречались.

А потом я вижу в этих глазах кое-что еще – нечто, с чем я слишком хорошо знакома. Что-то неотступно преследующее, навязчивое и болезненное… то, что связывает нас, как кровь.

Я сразу верю в правдивость ее истории, и меня гложет чувство вины за то, что я позволила себе в этом усомниться.

– У меня было предчувствие, что ты меня найдешь. Входи.

Я собираюсь ответить, но из приоткрытых губ срывается лишь вздох, обернувшийся в морозном воздухе зыбким облачком пара. Я киваю и переступаю порог, пока она придерживает внутреннюю сетчатую дверь.

– Прошу прощения, что пришла без предупреждения. Я не знала, как лучше с вами связаться. Меня зовут…

– Кора Лоусон. Я знаю. – Табита слегка улыбается, закрывая за нами дверь. Мы обмениваемся пронзительным, понимающим взглядом, и она ведет меня к коричневому диванчику в главной гостиной. – Присаживайся. Уверена, у тебя есть вопросы.

Я стаскиваю варежки, одну за другой, затем снимаю шапочку с головы, позволяя волосам рассыпаться по плечам. Я приглаживаю их и сажусь.

– Мне правда неловко. Наверное, это очень неуместно.

– Для меня в этом нет ничего такого, – отвечает она, продолжая улыбаться. Табита садится напротив меня в кресло-качалку. – Я тоже подумывала о том, чтобы с тобой связаться, но понимаю, что твои раны намного свежее моих. Мне не хотелось мешать процессу восстановления.

Я поджимаю губы, чувствуя себя идиоткой. У меня не было проблем с тем, чтобы заявиться на ее пороге, ворваться в ее жизнь и помешать. Уф.

Табита ловит мой взгляд, слегка наклоняя голову.

– Не расстраивайся, Кора. Может быть, нам будет полезно обсудить это. Своего рода терапия, понимаешь? – Она складывает руки на коленях и вздыхает. – Никто в действительности не понимает, через что мы прошли.

Кивнув, я ее разглядываю. Боже, она хорошенькая – как фарфоровая кукла или Белоснежка… если бы у Белоснежки было столько боли в глазах.

У меня в голове проносится тысяча вопросов, но я прикусываю губу и для начала спрашиваю:

– Ты влюбилась в Мэтью?

Миндалевидные глаза Табиты расширяются и блестят, пораженные моим выбором темы.

– О, эм… – Она прерывисто вздыхает и отводит взгляд, качая головой. – Да. Очень даже.

О боже.

Мне уже хочется заплакать, а это только первый вопрос.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже, – тихо шепчет она, ее собственные глаза наполняются слезами. – Мэтью был моей опорой все это время. Он давал мне надежду. С ним я чувствовала себя в безопасности. Он был действительно моим…

Мы произносим это слово одновременно:

– Спасением.

Наши взгляды встречаются, опустошенные и печальные.

Табита поджимает губы, тратя мгновение на то, чтобы собраться с мыслями, а затем снова поворачивается ко мне.

– Это прозвучит ужасно, Кора, поэтому, пожалуйста, прости меня, но… когда твоя история вышла в свет, я невероятно тебе завидовала.

– Правда?

– Да. Вы оба выбрались. Вместе. – Табита заправляет волосы за ухо и смотрит поверх моего плеча. – Я видела ту фотографию, на которой вы держитесь за руки. Это выглядело как окончание кошмара и начало чего-то прекрасного.

Я качаю головой из стороны в сторону и даже не осознаю, что по моим щекам текут слезы.

– Он жених моей сестры – точнее был им в то время. В этом нет ничего прекрасного. – Я болезненно вздыхаю. – Это скорее ночной кошмар.

– Я бы все отдала, чтобы жить в твоем кошмаре. В моем очень одиноко. – Она опускает голову, сражаясь с эмоциями. – Я все еще слышу, как он шепчет «Я люблю тебя» снова и снова, пока истекает кровью на цементном полу, прикованный к той трубе. А я была не в силах его спасти.

Нет. С тяжелым вздохом я поднимаюсь с дивана.

– Я… Я не думаю, что в состоянии это слышать.

– Я просто пытаюсь показать тебе, как все могло сложиться. Ты действительно счастливица, Кора. Вы оба выжили.

Ко мне подкрадывается тошнота и головокружение, и сейчас я хочу лишь обнять Дина и прижаться к нему покрепче. Я представляю, как он лежит на полу того подвала, как от него ускользает жизнь. Это слишком.

Я пытаюсь отогнать грустные мысли и сосредоточиться.

– Были ли… были у вас чувства друг к другу до похищения?

Табита наблюдает, как я усаживаюсь обратно.

– Не совсем. Я имею в виду, он был моим учителем, и он был великолепен. На уроках он надевал очки в черной оправе, которые делали его похожим на Кларка Кента. Все девчонки были от него без ума. – Она отрешенно улыбается, прокручивая в уме воспоминания. – Мы периодически украдкой переглядывались. У нас была какая-то связь. Химия, понимаешь? Но он был под запретом. Однажды вечером он провожал меня до машины после того, как я допоздна заработалась над заданием, и вот тогда…

Она замолкает, и я закрываю глаза.

– Как ты выбралась?

Табита крепко обнимает себя руками.

– У Эрла появились ко мне чувства. Он не смог меня убить.

– Боже… Я бы никогда не смогла такого о нем подумать. Он казался совершенно лишенным чувств.

– Я тоже так думала, но упорно старалась до него достучаться. Я притворялась, что мне нравится, когда он… – Она стискивает зубы. – Ну, ты поняла. У меня установилось с ним взаимопонимание. Я манипулировала его эмоциями – во всяком случае, тем немногим, что у него было. Он сказал мне, что я его любимый котенок.

У меня скручивает внутренности от тошноты.

– Почему ты раньше не заявила в полицию?

Она теребит золотую бахрому на своей тунике с длинными рукавами, и на несколько мгновений между нами повисает тишина.

– Заявляла. Я пыталась.

– Что? Они тебе не поверили?

Табита откидывается на спинку стула, раскачивая его ногами.

– Эрл никогда не называл нам своего имени, так что мне не на что было опереться. Я понятия не имела, где находилась – он вырубил меня и бросил на обочине дороги в тридцати милях отсюда. Я рассказала свою историю детективам и составила фоторобот, но у них не было никаких зацепок. Единственное, что я знала, – это тот подвал.

Я киваю и опускаю голову, чувствуя себя отвратительно из-за того, что назвала ее лгуньей и мошенницей еще до того, как узнала ее историю. Я вспоминаю тех двух учительниц в туалете, женщин, с