Он грязно выругался. Потом повторил эти слова снова и снова. Наконец он взглянул на Чамберса.

Тот беспомощно пожал плечами. Он знал, что это означало для Майкла, и у него не было иллюзий.

— Выбора нет, не так ли? — спросил Майкл.

— Выбор есть всегда.

Майкл вздохнул:

— Ты думаешь, я позволю им умирать?

Том покачал головой.

— Я мог бы попробовать сделать что-нибудь, но есть другие акционеры. Господи, да я уже слышу голос Форгона!

Чамберс молчал.

Майкл повернулся к окну, и в глаза ему ударил свет фар проезжавшей машины. Он подумал о Робби и понял, что ему не удастся жить в мире с собой, если он не сделает чего-то ради спасения этих детей, не важно, во что ему это обойдется. Но он молил Бога, чтобы как-то избежать беды. Он и прежде не предполагал, что настанет день, когда Форгон явится к нему в образе спасителя, но сейчас точно знал, что нет такой силы, которая заставила бы Теда Форгона отказаться от съемок картины. Слишком многие поставили на нее, да и сам Форгон лично вложил около двух миллионов. А более чем двадцать миллионов уже употреблено в дело, их невозможно вернуть, путь один — банкротство или тюрьма.

Он схватился за голову. Господи, да что же это такое, никому и никогда не было дела до этих детей, и теперь он уже явственно слышал ответы акционеров компании о том, что этим детям лучше быть мертвыми, чем живыми.

Он вынул мобильный и стал набирать номер.

— Кому звонишь? — спросил Чамберс.

— Форгону. Если он дома, мы поедем к нему прямо сейчас.

На жестком лице Форгона читалось недоверие. На самом деле он был так потрясен только что показанным и рассказанным ему, что не мог найти слов. Наконец к нему вернулся дар речи.

— Говорите прямо, — произнес он, — вы хотите, чтобы я поставил крест на картине, потому что шайка мерзавцев угрожает прикончить нескольких беспризорных детей? Да о них никто не вспомнит, кроме тех ублюдков, которых они грабят и заражают венерическими болезнями! — Он взглянул на Майкла: — У тебя что, мозги съехали, парень? Или ты затрахал свои извилины каким-нибудь дерьмовым наркотиком? Иначе зачем бы ты явился сюда с такой идиотской проблемой? Думаешь, я добровольно разрешу себя поиметь?

Майкл открыл было рот, но Том перебил его:

— Думаю, вы в курсе, что у меня немало могущественных друзей в прессе и на телевидении. — Он полагал, что язык шантажа Форгону наиболее понятен. — Они будут упиваться историей о том, как мистер Великий Голливудский Продюсер позволяет невинным детям умирать, боясь потерять несколько миллионов.

— Несколько миллионов! — взорвался Форгон. — Ты называешь то, что мы вбухали в дело, — несколько миллионов? Последнее, что я видел, — это более двадцати, а двадцать отнюдь не несколько! Теперь я предлагаю тебе, немного пошевелить мозгами, прежде чем начать свою пламенную речь. Кое-какие важные люди внесли в это дело по пять миллионов долларов, и ты всерьез думаешь, что они собираются пустить их по ветру из-за нескольких детей, живущих в городе, о котором половина из них даже и не слышала?

— Мы должны поставить это на голосование, — сказал Майкл. — Я уже позвонил Мэгги, чтобы организовать встречу акционеров.

Глаза Форгона вылезли из орбит.

— Ты вытащишь ради этого Марка Бергина сюда из Сиднея? — Он задохнулся. — Ты совсем дурак? Этот человек никогда не проголосует «за». Никто из тех, у кого голова на месте, не согласится с тобой.

— Сэнди проголосует, — вмешался Чамберс.

Форгон удивленно уставился на него.

— В самом деле? — переспросил он. — Ты ее спрашивал?

Том не умел лгать.

Форгон рассмеялся.

— Послушай меня, — заговорил он, — если ты думаешь, что человек, лично имевший дело по крайней мере с половиной инвесторов, будет на твоей стороне, тогда у тебя на самом деле крыша съехала.

Чамберс посмотрел на Майкла.

— Мы сообщим насчет собрания акционеров, — пообещал Майкл и, кивнув Тому, вышел из комнаты.

К шести часам вечера было получено согласие Криса Раскина и Марка Бергина прибыть в Лос-Анджелес на встречу акционеров. Зная о причине собрания, Бергин предупредил Майкла, чтобы тот не рассчитывал на его поддержку. Раскин пока от высказываний воздержался. Как и Сэнди, которая сначала хотела поговорить со своими инвесторами; Майкл ее понимал, Том — нет.

— Это же дети, Сэнди! — бушевал он.

— Я понимаю! — кричала она. — И я клянусь, если бы это были мои деньги, я тут же сделала бы то, что ты просишь. Но у меня обязательства перед этими людьми. Они не просто дали мне деньги, они оказали мне доверие.

— Ты с ними поговоришь, и дальше что? Думаешь, они позволят тебе голосовать на стороне Майкла?

— Нет, — сказала она правду. — Не думаю. Но я должна посоветоваться с ними не только с нравственной точки зрения, но и юридической.

— Ты акционер «Уорлд уайд». Они не должны диктовать, как тебе голосовать.

— Безусловно, но именно на них отразится то, как я проголосую. Том, пожалуйста! Я бы многое отдала за то, чтобы не вести с тобой этот разговор, но пойми…

— Тебя не волнует, что этих детей убьют! — заорал он и, прежде чем она смогла вымолвить еще хоть слово, хлопнул дверью и вылетел из комнаты.

Следующим утром Чамберс получил снимок еще одной жертвы. На сей раз ею стала шестнадцатилетняя девочка, чье прошитое пулей тело нашли на детской площадке, использованный шприц валялся в дюйме от ее протянутой руки. Ее звали Присцилла.

Через несколько часов он получит известия от Алана Дэя, которые могут быть или хорошими, или плохими. Либо с журналистом что-нибудь случится, либо он доберется до генерала Гомеса — едва ли не единственного человека на земле, кто мог помочь им. Поэтому сейчас он может только ждать и молиться, чтобы остальные несчастные дети, которых снимала Рейчел, куда-нибудь исчезли из Боготы или даже из этого мира. Стрелки движутся, камеры продолжают стрекотать, остается лишь благодарить Бога за то, что Рейчел никогда не узнает об ужасной цене за короткий миг в кадре.

Эллен смотрела в спокойные бирюзовые глаза Сэнди и ничего не понимала. Она ощущала себя одновременно оскорбленной и невыносимо смущенной. Если бы она говорила с кем-то другим, она подумала бы, что ослышалась, но поскольку она сейчас имела дело с Сэнди, переварить услышанное представлялось немыслимым.

— Ты, конечно, хотела бы подумать, — сказала Сэнди, — но, к сожалению, мы не можем позволить себе такую роскошь, поэтому я вынуждена просить тебя дать мне ответ сейчас.

Эллен поморгала и снова взглянула на Сэнди. Они сидели в кабинете Эллен. Сэнди устроилась на одном из диванов, а Эллен — в кожаном кресле.

— Извини, — произнесла она, — но я хочу уточнить. Значит, ты даешь мне двенадцать процентов от твоих акций «Уорлд уайд», если я скажу Майклу, что ребенок его?