— Я не понял бόльшую часть того, в чем ты меня обвинила. Я понял, про какого фаэра ты сказала, потому как он был единственным, кто встал на нашем пути, и ты говорила, что уже встречала его. Однако я не разумею, отчего ты считаешь, что это был спектакль. Я клянусь тебе, Надежда, что ни слова лжи не было мною произнесено. Всё, что я говорил — чистая правда. А фаэров я искренне презираю. И никогда бы не стал не то что иметь с ними хоть какое-то дело, но даже беседу.

— Да? Ну, хорошо, послать его за мной, своей невестой, — на этом слове меня всю перекосило, — ты мог и просто приказав. Для этого не обязательно было вести беседы!

— Невестой? — а вот сейчас на лице Дарахара возникла такая гамма эмоций, что я в очередной раз подивилась его актерскому мастерству, правда, перед этим сама вновь усомнилась в своих же обвинениях в его адрес. Непонимание, боль, гнев и даже отчаяние. За миг они сменили друг друга, и снова грустная улыбка коснулась его губ.

Ладонь мужчины уже готова была коснуться моей руки. Робко и аккуратно. Но злость была слишком сильна, и я, оттолкнув мужчину, не желая ощущать его прикосновений, которые бы опять меня мигом утешили, даровав ложное чувство безопасности, и согрели, рявкнула:

— Не трогай! — и, сделав шаг вбок, направилась к берегу.

Когда услышала отчаянный, болезненный хрип и хлопок по воде, будто туда что-то упало, я резко обернулась и тут же рванула обратно. Потому что мужчине явно стало плохо. Рухнув в воду на колени, он начал царапать свое горло, раздирая его. Подлетев к Дарахару, не обращая внимания на то, что он как-то странно искрит и мерцает, а его фигура словно смазывается, я подхватила его под мышки и, вкладывая всю свою силу, приподняла и, надсадно кряхтя, потащила к берегу.

— Всё будет хорошо… всё будет хорошо, — я разрыдалась сильнее, чем от боли и злости за его бесстыдную ложь, однако не отпустила мужчину, пока не вытащила на песок.

Дарахар же не слышал меня и продолжал смотреть ввысь, не видя ничего. Его глаза уже давно превратились в золотые озера с тёмно-вишневым вытянутым зрачком, лицо не походило на его, видоизменяясь, расплываясь. Ногти вытянулись, превратившись в когти. Камзол и брюки трещали по швам от того, что Дарахар увеличился в размере.

— Ты… объяснишь, почему… почему ты обманывал. Потом… — прижав его голову, совсем не похожую на человеческую, к своей груди, шептала я: — И я выслушаю. Я… Я верю, что ты хотел как лучше. Тот, кто так обо мне заботился и переживал, не может быть таким лжецом и обманщиком! Я постараюсь понять! — и молила: — Только не умирай, прошу, скажи, как мне тебе помочь… Умоляю! Не уходи… Ты… ты невыносимый! Пошляк, каких поискать… Но я не хочу тебя потерять!

Обхватив двумя руками, запустила пальцы в шелковые влажные волосы и, укачивая, умоляла, не страшась того, во что он превращается… Как кожа его покрывается чем-то черным, как смоль, и становится плотной, правда, сохраняя тепло.

— Дарахар! — мои сердце и душа одновременно взмолились…

Видимо, услышав мой крик, переведя наконец на меня взгляд, тот, кто был некогда Дарахаром, сосредоточился на моем лице. И «ладонью» нежно коснулся моей щеки…

— Надеж-жда… Моя Эли’Ви… — раздался ласковый голос, но почему-то в моей голове.

И мужчина вдруг просто исчез. Испарившись в воздухе без следа. Однако лишь для того, чтобы в следующий миг громогласный, яростный рев, от которого у меня зашумело в голове и зазвенело в ушах, пронесся по замершей долине. А когда я, осев от страха, подняла голову, увидела в небе огромного, просто исполинского чёрного дракона с удивительными золотыми глазами с ярко-вишневыми искрами и вытянутым зрачком.

Распахнув свои крылья, он сидел на уступе скалы и, вытянув длинную шею ко мне, внимательно меня разглядывал.

И, самое удивительное, создания, что было способно запросто меня раздавить огромной когтистой лапой и которому я легко бы поместилась в приоткрытую пасть с белыми острыми клыками, из которой сейчас исходило алое пламя, я не боялась. Не потому, что оно казалось прекрасным и было сказочным. Я вполне разумно осознавала, что, несмотря на все удивительные изгибы, кажущиеся серебряными шипы, он чрезвычайно опасен. И пламя исходило реальным жаром, от которого пузырилась и дымилась вода. А потому, что прекрасно знала, кто передо мной. Продолжала верить Дарахару несмотря ни на что!

— Прости… — дракон неторопливо, аккуратно переставляя огромные лапы, цепляясь бритвенно-острыми длинными когтями за камень, оставляя в нем глубокие дыры, опустился в воду, и его голова уже была метрах в пяти от меня. — Получается, я всё же… соврал тебе. Что я не дракон…

— Получается, — утвердительно кивнув, я медленно поднялась и выпрямилась.

— Прости, — повторил он ещё раз извинение. — Я не мог называть себя так. Долгие столетия я не мог принимать свою истинную форму. Став, как и все остальные, жертвой своего же проклятия. И считал себя драконидом. И тогда я бы соврал, ответив, что я дракон.

— Допустим, — ответила уклончиво, во все глаза завороженно его разглядывая. — Я, конечно, не всё до конца понимаю. Но допускаю. А что по поводу других моих обвинений? Они тоже… правда, но с оговорками?

— Я никогда не связывался с фаэрами, — сделав осторожный шаг, равный моим двадцати не меньше, он оказался рядом со зданием, и у меня от страха, что он случайно порушит эту красоту, всё замерло. Дракон сразу немного отступил обратно. — Того фаэра я видел впервые и, конечно, не отправил бы никого к тебе, особенно ледяную тварь. И про невесту мне тоже ничего не ведомо. Также я не понимаю, почему ты подумала, что я тебе устраиваю какие-то спектакли…

Дарахар вновь попытался выйти на берег, на этот раз прижимая даже длинный хвост, но я, сведя брови, недовольно шикнула:

— Стой! Разрушишь ещё такую красоту! Кто-то старался…

— Этот дом построил я. Он… мой, — дракон попытался изобразить обычную улыбку, а получился жуткий оскал.

— Твой? — вот тут я едва не осела.

— Я всегда считался чужаком и прослыл чудаком не просто так среди своих. Для этого дома я выбрал место в самом низу, хотя мог бы позволить себе любое. И построил то, что сильно отличалось от канонов их красоты… И это лишь пара из тысяч поступков, которые другие драконы считали странностью и чудачеством.

Важно покивав, хотя до конца ничего так и не поняла, я выбралась полностью на берег и задрожала от холода. В долину начал опускаться туман, а я была в мокром насквозь платье.

— Почему ты меня не боишься?

— Сказать по правде, наверное, потому что верю в то, что не причинишь вреда. Хотел бы — уже давно что-то сотворил и в обычном облике. Мне и тогда нечего было тебе противопоставить. Однако ты помогал, был обходителен, внимателен… Про пошлости я тактично умолчу.

Нагнувшись, попыталась отжать платье, чтобы хотя бы по ногам холодная вода не стекала ручьями. Замерев на мгновение, не смогла сдержать чиха. Дракон почему-то от этого звука дёрнулся, а из его ноздрей повалил пар.