Боль в ногах усиливалась, и Кнут двинулся к избушке. Он толкнул дверь, и до него вдруг донёсся звук, похожий на гул мотора. Хотя нет, это, наверное, просто дым гудит в трубе…

Он вошёл внутрь, где было совсем темно. Нащупав ещё одну дверь, от толкнул её и оказался в тоже довольно тёмной комнате, но смог заметить у окна силуэт губернатора Берга. Кнут остановился на пороге.

– А, это ты, Кнут… – лицо губернатора скривилось в натянутой улыбке, но в глазах была пустота. Неужели он боится?

– Да. Здравствуйте… – ответил Кнут, вслушиваясь в звуки собственного голоса.

– Зря ты приехал – я как раз собирался уезжать. Впрочем, может, кофе сначала выпьем? На улице собачий холод, а тут мы с тобой спокойно побеседуем и уладим все недоразумения.

У Кнута потемнело в глазах. Почему же губернатор не спросил, зачем он приехал? И не спросит, что он здесь делает? Их встреча представлялась Кнуту совсем иной. Но губернатор говорил так спокойно, словно только и ждал, что в эту морозную декабрьскую ночь в гости к нему заглянет Кнут. Словно и не было на стенах и мебели этих жутких бурых пятен…

Кнут уселся на стул – ничего не поделаешь, поворачивать назад уже поздно. Мужчина в углу крутил в руках большой чёрный револьвер. Кнуту показалось, что перед ним совершенно другой, незнакомый ему человек.

Но тут губернатор поднялся, улыбнулся и вновь стал похож на самого себя. Он положил револьвер на кровать у стены, взял с полки старомодную морскую кружку и налил в неё кофе из стоящего на печке кофейника.

– На вот, – он поставил кружку на стол, – выпей горяченького. Путь из Лонгиера сюда неблизкий, верно? А ты ведь недавно так сильно обморозился. И как только врачи тебя отпустили? Удивительно!

– Я сбежал. Они не знают, что я уехал. Я дождался, когда дежурная сестра выберет себе фильм и уйдёт смотреть кино.

Пока Кнут говорил, губернатор снова взял с кровати револьвер и посмотрел на Кнута взглядом, полным какого-то мрачного ликования.

– А тебе не кажется это странным? То, что ты так сбежал? За последние месяцы тебе сильно доставалось. Сначала серьёзное сотрясение мозга, затем обморозился и долго находился без сознания. Может быть, все эти неприятности нанесли твоему здоровью непоправимый ущерб? Возможно, разум у тебя слегка затуманен? И тебе привиделось бог весть что?

В домике было очень душно, Кнут расстегнул молнию на комбинезоне и освободил руки.

Ноги разболелись ещё сильнее, чем на морозе. Но именно сейчас он даже был благодарен этой боли. Его разморило, и на него накатывала дремота. Происходящее казалось нереальным. Может, он и вправду всё придумал? И ведь ни с кем не поделился своими подозрениями… Стоп – а как же эти бурые пятна? Откуда они взялись? Губернатор перехватил его взгляд.

– Знаешь, это была шальная пуля, – тихо проговорил Берг.

Признание. Кнут прикрыл глаза, понимая, что надеялся услышать что-то другое, что развеяло бы его подозрения и превратило их в плод больной фантазии.

– Я не желал зла тому голландскому пареньку. С чего бы – я его вообще прежде не встречал. То, что произошло, – просто несчастный случай. И если даже против меня завели бы уголовное дело, то суд меня бы оправдал. Ты же знаешь меня, Кнут. Знаешь, что я ничего никогда не нарушаю. Я даже в неположенном месте ни разу в жизни не парковался.

Кнут подумал, что пришло время задать вопрос. Похоже, губернатор именно этого и ожидал.

– Но что же произошло? Почему вы не сообщили о несчастном случае? Поехали бы в управление и рассказали всё, как было. Или позже, когда сюда приехали полицейские из Осло… Как же так – вы всё время притворялись… – у него никак не получалось сосредоточиться. Ему очень хотелось услышать логичное объяснение случившегося. Объяснение, которое он мог бы принять и жить с ним дальше и о котором можно было бы рассказать всем остальным.

Перед глазами у Кнута всё поплыло. Ему лось, что в домике стало ещё жарче, но губернатор подошёл к печке и подбросил ещё угля. Неужели он замёрз здесь, в такой жаре?

Губернатор Берг взял чашку с кофе и грустно взглянул на Кнута.

– Этому есть объяснение, – сказал он, – естественное и логичное. Но нужно ли оно тебе? Разве моего слова недостаточно? Для тебя будет лучше, если ты больше ничего не узнаешь. Пожалей себя! Поверь мне, у меня действительно были все основания разозлиться. Нет, даже прийти в ярость.

Он посмотрел на дно кофейной кружки.

– Ты что? Не веришь мне? – мягко спросил он. – Давай просто обо всём забудем, а? Мы ведь с тобой толком друг друга даже и не знаем. Может, даже и подружиться могли бы. Мы с тобой. Как думаешь? И то, что ты сюда приехал, могло бы нас сблизить. Пусть даже ты и явился без приглашения. Впрочем, этого же никто не знает. А здесь, кроме нас двоих, никого больше нет. Так что со стороны может показаться, что всё было спланировано заранее и что поэтому ты и сбежал из больницы.

Он умолк, но, поскольку Кнут ничего не ответил, губернатор вновь заговорил:

– А кстати, ты знаешь, что я именно тебя вижу своим преемником на губернаторском посту?

Это окончательно добило Кнута.

– Что? Меня в губернаторы? Вы что, издеваетесь? Я ведь только начал у вас работать. Новички вроде меня губернаторами не бывают.

Губернатор закрыл глаза и быстро проговорил:

– Нет, конечно же, не сейчас. Я совсем не об этом. Я и сам собирался ещё несколько лет поработать и только потом уходить. – То, что Кнут так резко перебил его, вывело Берга из равновесия. – Ну что, ждешь подробностей? Ладно. Хотя не исключено, что ты об этом пожалеешь. Но видит Бог, я сделал всё, чтобы тебя уберечь.

Он выпрямился. Теперь перед Кнутом сидел совершенно другой человек – полный трагизма, жертва неизбежной драмы. Человек, вызывающий жалость, но и поражающий храбростью и решительностью. Человек, молящий о прощении и защите и стремящийся разделить свою тайну с другим.

– Как-то вечером в середине марта я поехал на снегоходе сюда, в дом моего деда. Предыстория тебе наверняка известна. Мой дед, Рафаэль Берг, был легендарным промысловиком. Равных ему на Шпицбергене не было – ни до него, ни после. Ещё совсем мальчишкой я часто слышал, что похож на него. Я унаследовал его лицо – узкое и вытянутое – и его каштановые волосы. И, как говорят, его темперамент. Он умер всего за несколько месяцев до моего рождения. Однако он завещал мне этот домик, всё его содержимое и свои дневники. Конечно, всё это можно было бы превратить в музей. Вот когда я закончу работать на Шпицбергене и вернусь к семье, тогда… – он будто смаковал каждое слово, пробовал его на вкус. – Как я уже сказал, из Лонгиера я поехал по льду фьорда. Поездка получилась просто потрясающей. За несколько дней до этого выпал снег и было морозно. По-моему, температура упала даже ниже тридцати градусов. Я надел маску, а поверх толстых шерстяных перчаток – ещё и снегоходные. Но я всё равно заехал по дороге в маленькую избушку погреться. Названия той зимовки я не помню, да это и не важно. Конечно же, домик пустовал. Я растопил печь и поел горячего супа. Там я просидел около часа и даже подумывал заночевать, но это было бы странным, ведь до «Кэмпа Рафаэль» ехать оставалось какие-то полчаса.