Внезапно они услышали рёв снегохода. Тот съехал со склона и остановился. Шум смолк. Шли минуты. За дверью послышались шаги.

Дверь в избушку открылась. Губернатор и Кнут не сводили друг с друга глаз.

На пороге появился Хуго Халворсен. В руках он держал снегоходный шлем и перчатки. Хуго быстро окинул взглядом комнату.

– Ну и жарища у вас тут! Ну, зато на улице холодно. Ты чего ж меня не дождался-то, а, Кнут? Мы же вместе собирались ехать! Я и отца предупредил. Хотя он, может, мне и не поверил, – он показал на револьвер, из которого губернатор всё ещё целился в Кнута, – кольтом своим хвастаетесь? Да, крутая пушка. Вот только ржавый и совершенно бесполезный, верно ведь? Просто сувенир, память от вашего деда.

Хуго натянул перчатки, а потом сказал – совсем как ребёнок, которому хочется казаться взрослым:

– Ну же, Кнут! Я уже запарился тут стоять! Поехали! Одевайся! Нас ждут в Ню-Олесунне! Я сказал, что заеду за тобой сюда и к завтраку мы вернёмся.

Он развернулся и вышел на улицу. Они услышали, как под ногами у него заскрипел снег.

Внезапно Кнут почувствовал себя совершенно обессилевшим. Казалось, что ботинки вдруг уменьшились на несколько размеров, а ноги горели огнём. Нет, надо собраться с силами и встать. Развернуться и уйти отсюда.

Он в последний раз посмотрел на губернатора Берга, который неподвижно стоял с револьвером в руках.

– Даже и не надейтесь – я обязательно обо всём доложу.

Кнут развернулся и направился к выходу, пытаясь по пути застегнуть молнию на комбинезоне. Он накинул на голову капюшон, будто надеясь, что тот защитит его.

Снаружи было намного светлее, чем в доме. Луна – неестественно большая – висела прямо над ледником Четырнадцатого июля, заливая всё ледяным светом. После жары внутри холод на улице казался совершенно нестерпимым. Кнут натянул перчатки и на негнущихся ногах подошёл к чёрному «Тандеркету». Хуго повернулся и посмотрел на него каким-то странным взглядом.

– Ну что, договорились о чём-нибудь?

– Откуда ты узнал, что я здесь? Ты что, ехал за мной? – спросил Кнут вместо ответа.

– Ага, я же за всем слежу. Я сидел на втором этаже в «Цветочном подвале» – идиотское название, да. Смотрю – сначала Берг на снегоходе гонит из города. Надо же, – думаю, – и куда этот придурок собрался? Просто проветриться? Не-ет, это вряд ли. А ещё через пару часов иду я из паба домой, и кого же я вижу? Кто же это у нас плетётся прямо к Красному Кресту? Да это ж Кнут Фьель из губернаторства! Он что, арендовал у них снегоход? Нет, и это вряд ли. Но ты, кстати, не дёргайся – я тут поговорил с начальником в Красном Кресте. Он, конечно, был сначала злой, как собака, но мы в итоге договорились. Так что всё путём – за угон никто с тебя не спросит.

Хуго вытащил из кармана сигарету и зажёг её старой зажигалкой «Зиппо». Он глубоко затянулся и подмигнул Кнуту:

– Я и решил поехать следом за тобой, чтобы выяснить, что, собственно говоря, происходит, ведь за тобой глаз да глаз нужен. Я всё-таки перед тобой в долгу. Хорошо, что ты не остановил тогда гонки на Темпельфьорде, – он вздохнул, – но я пока снегоход заправил, пока канистры нашёл… Я, кстати, канистры тоже в Красном Кресте одолжил. Потом я выехал, но двигался, естественно, быстрее тебя, так что на перевале Конгсвегпассет уже тебя нагнал. Но держался на расстоянии. Ты подъехал к обрыву там, наверху, и я тоже остановился. Мешать вам мне не хотелось. Но чёрт, как же долго ты сидел в этом доме! О чём вы вообще столько трепались? Договорились хоть? – но отвечать Кнуту не хотелось. Внезапно из избушки донёсся грохот.

– А вот и ответ, – сказал Хуго и бросил в снег сигарету.

Кнут запретил Хуго заходить внутрь – конечно, парень старался казаться крутым, но ему едва исполнилось шестнадцать. Кнут попросил его заправить оба снегохода топливом и подготовиться к поездке в Ню-Олесунн, а сам пошёл в дом.

Губернатор Берг засунул дуло в рот и застрелился. Он лежал на кровати, зажав зубами ствол и уставившись в потолок широко раскрытыми пустыми глазами. Кровь сочилась из головы и капала на пол.

Помочь губернатору Кнут не мог. Он испытывал сожаление, но в то же время чувствовал себя виноватым, хотя сейчас у него не было сил об этом думать. Ужасов за эту ночь ему хватило.

Он вылил оставшийся кофе из кофейника в печь и потушил последнюю свечку в бутылке. Всё остальное пусть дожидается полицейских. Он вышел и закрыл за собой дверь. Хуго отогнал снегоходы чуть дальше наверх по склону. Рядом с ним стояли канистры – видно, он заправил оба снегохода. Кнут скорее не дошёл, а доковылял наверх и плюхнулся на сиденье.

– Я надеюсь, ты в курсе, что ехать вверх по крутому склону гораздо опасней, чем спускаться вниз, – сказал Хуго и посмотрел на край ледника Четырнадцатого июля, залитого лунным светом. – Он мёртв?

– Да. Мёртв. – Кнута тошнило. Интересно, хватит ли у него сил слезть со снегохода прежде, чем его вывернет? Хуго взял обе канистры и пошёл к хижине.

– Эй, – крикнул ему вслед Кнут, – не заходи внутрь!

Но у Хуго даже и в мыслях этого не было. Он исчез за избушкой, но через несколько минут вернулся. От него сильно пахло бензином.

– Заводи снегоход и поезжай впереди, – скомандовал он, – если тебя занесёт, так будет безопаснее.

У Кнута не было сил возражать, но, доехав до верха, он обнаружил, что Хуго следом не поехал. Кнут повернулся. Парень стоял внизу, без шапки. Над головой он держал зажжённую зажигалку.

– Что он такое творит… – Кнут уже собирался было вернуться, но не успел. Сделав в воздухе дугу, зажигалка ударилась о стену домика, и та утонула в огне. Хуго завёл снегоход и надавил на газ.

– Круто, что «Тандеркеты» такие резвые! – крикнул он. – И всегда заводятся!

Около семи утра они прибыли в Ню-Олесунн и сразу двинулись в домик, где летом жили полевые инспекторы. Кнут включил отопление, показал Хуго на спальню Турбьёрна, а сам, шатаясь, направился в свою бывшую комнату и, не раздеваясь, упал на кровать.

– Я обязательно об этом доложу завтра, – пробормотал он, когда его голова коснулась подушки.

В Лонгиере шёл снег. С неба падали крупные хлопья, засыпая улицы и дома. Тяжёлые снегоуборочные машины, разъезжавшие утром по улицам, будили местных жителей, но народ здесь был привычный – жители города просто переворачивались на другой бок и продолжали спать, закутавшись в тёплые одеяла.

Приближалось Рождество, поэтому в декабре плохого настроения и быть не могло. Бывало, что дети, проснувшись, немедленно бежали по холодному полу к окну. Они раздвигали занавески и разглядывали гигантские чёрные машины, грохочущие и разбрасывающие в стороны каскады белой пудры, которая покрывала стены домов и окна, откуда выглядывали дети. Но и это нисколько не мешало спящим, ведь вскоре маленькие холодные ножки топали назад, дети забирались в родительские кровати и прижимались к тёплому маминому телу.