В действительности оценка Титом границ свободы своих действий оказалась правильной. История показала, что перевороты в империи устраивались римскими политическими классами, поэтому поведение Тита было его собственным делом, но только до тех пор, пока оно не приводило к заговорам. Его восшествие на престол в июне 79 года не встретило сопротивления, несмотря на подпорченную репутацию из-за жестокости, мальчиков на содержании и, по слухам, взяток за заступничество в судебных делах. Как мы видели, все это было обычным для эпохи принципата. Правление Тиберия доказало, что одна только дурная слава не может опрокинуть трон, и в то же время даже «хороший» Веспасиан брал часть денег, которые его любовница Кенида получала с продажи должностей и имперских указов. Поддержка преторианской гвардии была обеспечена с 71 года, когда Тит был назначен префектом претория. Впервые этот важный пост занял такой близкий родственник императора. Кроме того, что Тит отвечал теперь за безопасность отца, он встал во главе самой мощной военной силы Италии.[280] Его усердие в использовании своего положения для устранения инакомыслия, хотя и лестное для самой гвардии и соответствующее ее целям, противоречило строгим законам и говорило о натуре, склонной к тирании. Муциан сократил численность преторианцев, многократно раздутую Вителлием. Говорят, что Тит подсылал в места сборищ римлян людей из своей практически частной полиции, которые по его приказу требовали наказания подозреваемых заговорщиков. Тех, кого называли, часто умирали. Светоний считает, что это была мера предосторожности, направленная для обеспечения безопасности Тита, но в ближайшей перспективе она не добавила блеска его недоброй славе. Убийство бывшего консула Авла Цецины Алиена, известного противника режима, чья соглашательская позиция в 69 году тем не менее помогла Веспасиану прийти к власти, потрясло даже несентиментальных римлян: Цецину зарезали, когда он выходил из столовой Тита накануне того, как он готовился обратиться с подстрекательской речью к солдатам. Этот заговор в тяжелые для Веспасиана дни, вероятно, действительно имел место. Приспособленчество и изменчивая лояльность Цецины почти не оставляют сомнений в его виновности. Ответ Тита на эту угрозу был безжалостным и успешным.

Заговор Цецины умер вместе с ним.

«Переворот», когда он произошел, был результатом действий не ропщущих сенаторов, но самого Тита. Он возник не на большом пожаре, как при взятии Иерусалима. Не было ни заговоров, ни обмена оскорблениями в сенате, ни перебоев в размеренной жизни Рима. Просто, получив власть и славу, император Тит, одиннадцатый принцепс Рима и первый наследник трона, не принадлежавший семье Юлиев-Клавдиев[281], стал проявлять добросердечие. В античных источниках это изменение изображается таким же важным, как планы Цецины и ему подобных, но оно с тем же успехом могло быть лицедейством, еще одним примером прагматизма. Поскольку это правление было одним из самых коротких по сравнению с другими цезарями и, кроме того, Рим постигли невиданные стихийные бедствия, у Тита почти не было возможности пересмотреть или отказаться от идеи имперского правительства, принадлежащей его отцу: задачи Тита постоянно были неотложными, а его заботы связаны с тем, что в последующие тысячелетия назовут «монархией благоденствия». Приняв патернализм, он сохранил принцип «золотой середины» Веспасиана. Его реакция на крупномасштабные неудачи была эффективной, продуманной, взвешенной: вероятно, она была продиктована ранним знакомством с непредсказуемостью судьбы, которая лишила его дружбы с Британником. Если в юности Тит отличался сильной тягой к развлечениям, то его правление характеризовалось исполнением долга, рядовым повседневным усердием, которое он тем не менее очень старался сделать общеизвестным. Тацит реагирует скромно: Тит «еще в годы правления своего отца вел себя далеко не столь сдержанно, как позже, когда сам сделался императором».[282] Подобное самоограничение разменяло страсть к удовольствиям на «отцовскую» любовь ко всем и каждому римлянину. Такая поразительная метаморфоза придала автократии сияние добродетели.

Естественно, доброта Тита была не безграничной. Среди жертв были доносчики, которых император нередко наказывал и частью продал в рабство, и Береника.

Береника не осталась во дворце Агриппы в Филипповой Кесарии. В 75 году она вместе с братом находится в Риме — сорокасемилетняя матрона является фактической женой Тита во всем, кроме имени. Такова, во всяком случае, ее собственная интерпретация событий. Это поразительно напоминало прежнее присутствие Клеопатры на берегах Тибра в роли любовницы Цезаря. Со временем Береника, в отличие от Клеопатры, не будет вознаграждена ни золотыми статуями в храме, ни вынужденным принесением в жертву своей жизни и царства. Вероятно, по причине возраста она, судя по всему, не принесла Титу детей, но одного ее присутствия хватило, чтобы вызвать у римлян дурное предчувствие. Согласно Диону Кассию, философы публично высказывались против этой пары[283], и по крайней мере один из них поплатился за это жизнью. Однако одного замолкнувшего мыслителя было недостаточно, чтобы Береника получила кольцо и корону. Она тоже заплатила свою цену за народное осуждение, будучи изгнанной любовником. Как и египетская царица Цезаря, ради любви к Риму она отказалась от личного счастья и гордости.

Но Береника все же вернулась в Рим. Ее повторное появление последовало сразу после смерти Веспасиана. Неужели через пространства античного мира ее влекло видение себя в роли жены Тита? Если так, то ее ожидало разочарование. Она не встретила теплого приема на холмах Рима. Ее трагедию подчеркивает именно это разочарование — продукт любви, внушающий надежду вопреки разуму, житейскому опыту и даже уверенности.

Что касается Тита, то единственным сохранившимся упоминанием о его чувствах к окончательному отъезду Береники в 79 году являются слова Светония о том, что «он выслал [ее] из Рима против ее и против своего желания». Это свидетельство нужно сопоставить с опрометчивым предположением о том, что (как и в случае развода с Марцией Фурниллой и отказа от мальчиков-танцоров, чьи публичные представления Тит никогда больше не позволял себе смотреть) чувствами императора руководили целесообразность и умение извлекать выгоду в любых обстоятельствах. У Светония Тит является наиболее искренним из всех императоров-обладателей должности великого понтифика, убежденным, что пост высшего жреца является гарантией чистоты его намерений. Неужели после смерти Веспасиана инстинкт власти переборол прежнюю страсть к удовольствиям? Или Тит с тяжелым сердцем пожертвовал Береникой ради Рима? На протяжении двух лет двух месяцев и двадцати дней Тит, движимый чувством долга, решимостью или безразличием, оставался верным духу самопожертвования, который, по мнению некоторых авторов, сформировал его отношение к восточной царице. Тот факт, что он наставил рога своему брату Домициану, остается неподтвержденным слухом и, возможно, является примером хронологической ошибки. Вероятно, близость Тита с Домицией Лонгиной относится к более раннему периоду, как предполагает картина Лоуренса Альма-Тадемы «Триумф Тита». На этом полотне романтичная и наивная Домиция, касаясь пальцами руки своего мужа Домициана, с тоской бросает взгляд через плечо на фигуру алчного, несомненно корыстного, бородатого Тита.