По мере приближения стало очевидно, что фигура была не одна, а две, и та, что находилась выше, была гораздо меньше той, что под ней.

Когда они подлетели ещё ближе, Немила увидела белую упитанную голубку, ту самую, что была у Марьи на посылках. Голубке с ношей приходилось нелегко, но она справлялась: то уйдёт влево, то вправо, то приподнимет одно крыло повыше, то другое, то перейдёт в свободное парение, оно же свободное падение, чтобы снова взмыть вверх.

Голубкина ноша заслуживала отдельного внимания. Непомерно большая, раскачивающаяся из стороны в сторону и колотящая по воздуху руками да ногами, она явно делала всё, чтобы усложнить участь голубке. Ноша явно ставила свою свободу превыше сохранности.

Немила сперва показалось, что голубка несёт человека, возможно, юную девушку или невысокую женщину. Оттого она так подумала, что на «девушке» был надет длинный клиновидный сарафан, на голове же был повязан платочек, который сбился на лицо.

Но женщина была слишком худой, фигура у той была совершенно нескладная и словно больная, да и поведение заставляло недоумевать. Как можно сопротивляться с такой яростью и бездумностью, когда летишь на такой высоте?

Одичавшая, озверевшая, обезумевшая – такие эпитеты пришли Немиле на ум. Она отодвинулась от окна и продолжила с жалостью наблюдать.

Голубка уже приблизилась к пустырю, посреди которого расположился терем, когда платочек с головы несчастной пленницы упал, обнажив… нет, не волосы, не лицо, а самую что ни на есть звериную морду, небольшую, треугольную, с острым носом и чёрными глазками, и с разинутой зубастой пастью, из которой доносилось угрожающее повизгивание.

Морда была лисья. Голубка держала пленницу – или, правильнее, добычу, – не за одежды, а за шкирку, и Немила сжалилась над несчастной лисой, представив, как должно быть той больно. Из лисьей пасти сочилась слюна, но короткие лисьи лапки не позволяли схватить крылатую пленительницу.

Голубка не сумела затормозить у терема, из-за чего их обоих буквально внесло в светлицу. В последний момент обе, Марья и Немила, отпрыгнули, а потому, ни за что не зацепившись и ни обо что не ударившись, птица и лиса рухнули на пол.

Голубка попыталась взлететь, но так как сил у той совсем не осталось, она лишь безвольно трепыхнулась, когда лисья пасть набросилась на её слабое тельце. А лиса, в мгновение ока слизнув голубку, бросилась обратно к окну.

Но споткнулась Сетрица о собственный сарафан, отчего плюхнулась на четыре лапы. Да на лапах тоже не устояла и уткнулась мордой в пол, а вдобавок ко всему ещё и подавилась. Перекатилась лиса на бок, засучила лапками, широко раскрыла пасть и принялась кашлять белыми перьями.

Марья не ринулась к лисе. Царевна стояла на одном месте, с обликом, преисполненным достоинства, и ждала.

Наблюдать за тем, как лису практически рвёт – перьями, пушком, слюной и кровью – было ужасно. Не раз приходилось Немиле отворачиваться, пытаясь подавить свою тошноту. Но раз царевна ничего не предпринимала, то и она не смела вмешаться. Последней из горла Сестрицы вывалилась голая голубиная тушка с оторванной лапкой.

Лиса повалилась на пол лапками кверху и никак не отреагировала, когда Марья подошла и подобрала голубку. Лиса лежала как мёртвая, но Немила внезапно для самой себя поняла с ясностью, чистейшей как горный снег, что это всё притворство.

Пока Марья баюкала голубку, Немила подошла к лисице, присела рядом на корточки и протянула руку, чтобы убрать у той из зубов застрявшее перо. Тут она заметила кое-что подозрительное, а именно холмик, который вздымался на сарафане в области груди.

Она хмыкнула – похоже, лисица что-то припрятала! – и протянула руку.

– Она тебя укусит, – послышался голос Марьи. – Лучше я сама.

Немила подняла глаза и увидела, что голубки нигде нет. Царевна, нет, царица, тут же присела, подобрала с полу одинокую розовую лапку, закинула в рукав, затем встала и, нависая над лисой, вытянула обе руки ладонями вниз.

– Приказываю именем Матери. Отдай мне то, что украла! Отдай клубок!

– Именем Матери! – громко передразнила лиса и фыркнула. – Испугалася, сейчас помру от страха!

– Как ты так можешь говорить, богохульница?! – возмутилась Марья праведным гневом.

– Могу и говорю, – нарочито тоненько пропела лисица, покрутила головой, резко перевернулась, вскочила на задние лапки и ринулась к окну.

– Держи её! – закричала Марья, но что Немила могла сделать? В руках её была одна лишь обрезанная марьина коса, а лисица так злобно шипела и брызгала слюной, что всякому впору испугаться.

Но не упустила она возможности и охлестала она беглянку по спине, чтобы хоть какое-то участие проявить в стремительно разворачивающемся действе.

Коса рассекла воздух, лиса будто бы и не заметила того, целиком поглощённая раскинувшимся у подножья терема градом.

Р-раз – и лиса перенесла три лапы через окно, два – Немилиными усилиями конец косы прилетел прямо в середину хребта. Три! – лиса уже летела в пропасть, но и коса, изогнувшись по-змеиному, вытянулась до трёх с лишком саженей и броском ринулась вслед за Сестрицей, издав громкое «х-ха!» – с таким звуком она рассекала воздух.

Немила вздрогнула и случайно выпустила из руки косу, но та не упала, поскольку прилипла к ладони не хуже смолы. Немила оказалась не готова: стойку правильную не приняла, вес не распределила по ногам, а как коса в руках рванулась вперёд, так она и полетела вместе с ней за окно.

Впрочем, на сей раз не суждено было ей выпасть из окна терема Деннице-градовского, ибо Марья оказалась крепка, как дерево в самом расцвете сил, – и быстра, как южные кошки, из меха которых, к слову, издревле шьются зимние шубы и шапки для самых богатых семей. Но не о шубах, впрочем, сейчас речь – с этим даже Немила согласится.

Хотя что она понимает, ежели ни разу в жизни не видела ни одной из этих кошек? Когда-нибудь, в не очень ближайшем будущем, она ещё обязательно увидит как минимум одну из них, но это уже сосем другая история.

А пока вернёмся к Марье.

Подскочила царица, она же или наместница всея тридесятого к окну, ухватила Немилу за то, за что успела, да затащила обеих обратно в терем.

Сама, безо всякой помощи, да ещё и не запыхалась совсем. Повалилась Немила лицом на пол и руки раскинула, обнимая пол под собой. Лисица рядом плюхнулась, да только лапы её-то связанные были накрепко, совсем оттого было неудобно бедняжке.

Зарычала лиса, потом послышался глухой звук пинка, и скуление:

– Отпусти, Марьморевна! Обещаю, отдам я тебе клубок! Уй! Так сдавило, аж дышать нечем! Помогите, развяжите!

Снова пинок. Немила повернула голову вбок и безразлично воззрилась на то, как Марья Моревна лисе тумака давала.

А что? Заслужила! Немилино сердце до сих пор колотилось где-то в районе пяток.