– И что? Он все равно меня бросил через полгода. Тоже мне ценность – муж!

– А ваши родители? Брат, сестра?

– Да плевать я на них хотела, так же, как они на меня плюют, – с полным безразличием изрекла Ангелина. – Когда отец умер, такая склока началась из-за наследства! Брат к тому времени уже женился, сестра замуж вышла, мама мечется, хочет всем угодить, каждый свой кусок пытается урвать. Меня вообще оттеснили, сказали, что я от государства за свое золото много всего получила, так что должна проявить благородство и от своей доли отказаться. У меня, мол, и так все есть: и квартира, и машина, и связи. Ладно, что об этом говорить…

Она легко, одним плавным движением поднялась на ноги.

– Короче, Юрий, вы меня поняли, да? Если будет нужно – приду, куда скажете, и все подпишу. А если Гаю от этого выйдут неприятности, то я только рада буду. – Ее злые глаза хищно блеснули. – Сука он последняя, тряпка и трус, и пусть все об этом узнают. Мне терять нечего, я и так уже все потеряла, пусть теперь и ему достанется, что заслужил.

Возвращаясь домой, Юра с недоумением мысленно сравнивал Ольгу Аркадьевну Левшину и Ангелину Ракову. Обе были откровенны и с готовностью рассказывали о своей любви к не самым достойным мужчинам. И та, и другая избавляются от того, что наводит на воспоминания, одна – от фотографий, другая – от кубков и призов. И обе готовы дать показания, если будет нужно. Вроде бы похожи, поступают одинаково. Но какие же они на самом деле разные! И движут ими совсем разные мотивы.

Получается, абсолютно не похожие друг на друга люди могут совершать одни и те же поступки. Как это странно… И совсем не согласуется с постулатами, которые прописаны в учебниках криминологии и судебной психологии. Выходит, чистая наука и реальная жизнь имеют мало общего? Так может, отец неправ и для успешной работы по раскрытию преступлений образование совсем не обязательно?

* * *

До конца отпуска оставалось совсем немного времени. Юра Губанов понимал, что если не успеет довести дело до конца сейчас, то потом все снова будет тянуться месяцами, а то и годами. А ведь Славик ждет, надеется…

Надо бы посоветоваться с отцом, но отчего-то не хотелось. Юрий – взрослый самостоятельный мужчина, со дня на день получит третью маленькую звездочку на погоны и станет старшим лейтенантом, и нечего по каждому поводу просить помощи у папы. Маленький он, что ли? Отец и так помогал: и с допуском в архив Мособлсуда, и с Главным управлением исправительно-трудовых учреждений, звонил нужным людям, договаривался. Хватит уже, остальное Юра должен сделать сам.

К коллегам из своего райотдела обращаться тоже не светило. Все знали, где работает Николай Андреевич, и, хотя Юрий впахивал наравне со всеми и никогда ни единым словом или поступком не давал понять, что может выторговать для себя какие-то привилегии, все равно ему постоянно казалось, что на него то и дело косо посматривают. Ему даже очередное звание задерживают уже на целых полгода, старшим лейтенантом Губанов должен был стать еще в августе, когда миновало два года с момента присвоения предыдущего звания. Представление от начальника ушло наверх с задержкой всего на пару месяцев, однако в управлении кадров, в отделе по присвоению званий, отчего-то не торопились рассматривать бумагу и включать лейтенанта Губанова в приказ. Похоже, ждали, когда сам Губанов-старший позвонит, даст повод навести мосты или что… Но Николай Андреевич никому звонить не собирался. «Терпи и жди, – сказал он сыну. – Если за тобой грехов нет, то все будет. Конечно, впоследствии какой-нибудь придирчивый кадровик обязательно поинтересуется, почему тебе звание задержали. Это неприятно, понимаю. Тебе приходится платить фактически за мою должность. Зато твоя совесть будет чиста: никаких благ «по звонку» ты не получал».

Наверное, можно задать вопросы Гоге Телегину. Гога трудится в городском ОБХСС на Петровке, с Люблинским районом не связан, контактов у него великое множество, и он не откажется помочь. После знакомства на Книжной ярмарке в 1977 году они сдружились, часто бывали друг у друга дома, выпивали (разумеется, более чем умеренно и под хорошую закусь). Отцу Телегин нравился. «Умница и интеллигент, – одобрительно говорил Николай Андреевич. – Вот именно таких ребят я и мечтал взращивать в наших высших школах».

Реабилитацию Славкиного отца Юра считал своим сугубо личным делом и с Гогой не делился. Однако теперь, по-видимому, придется.

Гога с удовольствием согласился приехать к Губанову домой «на чашку грузинского вина». Грузинское вино действительно было, хорошее, белое, коллега отца привез в подарок из командировки в Тбилиси. Юра сгонял в магазин, купил белого хлеба, сыру, хотел еще колбасу взять, но в витрине колбасного отдела одиноко грустили только бледные полукружья «ливерной». Предлагать такое гостю даже неловко. Зато в «кулинарном» прихватил пожарские котлеты, взял побольше, чтобы и им с Гогой поесть, и отцу на ужин осталось.

Он побаивался, что Телегин обидится и начнет выговаривать, мол, мы столько времени общаемся, а ты ничего не рассказывал, какой же ты друг после этого и все такое. Но Гога, против ожиданий, воспринял откровения младшего товарища спокойно и без малейшего упрека, наоборот, с полным пониманием.

– Слушай, ты молодец! Я, честно говоря, относился к тебе как к начинающему, вроде как опекал, покровительствовал, ты ж совсем зеленый был, когда мы познакомились, а ты, оказывается, куда старше, чем кажешься. Умеешь хранить секреты и молчать годами. Так в чем теперь проблема?

– Хочу понять, что делать дальше. Времени до конца отпуска – кот наплакал, хочется использовать его максимально эффективно. Что посоветуешь?

Телегин призадумался.

– Что у тебя есть? Показания бывшей жены Левшина и показания спортсменки. Сокамерник Левшина – мимо, начальник оперчасти – туда же. Всего две улики, да и те косвенные. Не прокатит. Но если Левшин действительно был в дачном доме Астахова, то его пальчики должны были там засветиться.

– На упаковке от лекарства и на блюдцах со свечками ничего не нашли. На фотографии и на записке тоже. Скорее всего, он был в перчатках.

– Но не все же время, – возразил Гога. – Представь: лето в разгаре, жара, а он является в дом к Астахову в кожаных или в медицинских перчатках? Ерунда! Перчатки он надел уже потом, когда начал осуществлять преступный замысел. А до этого они с Астаховым выпивали, беседовали. Левшин же должен был набросать таблеток в бутылку и убедиться, что Астахов все выпил, так что сидели они за рюмкой водки как минимум час. И Левшин много к чему в доме прикасался за это