Гости вместе с математиком укатили обратно, больше не став ни с кем общаться, чему обитатели замка не слишком огорчились. Поглядев им вслед, комендант пригласил к себе генерального консультанта Жоржа Леконта и шефа объекта Анри Леконта. Мадам директор напросилась сама, прогонять не стали.

— Господин капитан! — неожиданно густым голосом заметил дядя. — Мы все вам искренне сочувствуем, тем не менее, хорошо бы поговорить о деле.

— Да, конечно. Извините!

Гарнье потянулся к графину с водой, но в последний момент передумал.

— Те, что приезжали, из бюро полковника Риве. Напомню, дамы и господа, это совсем иное министерство, с нами, военными, они на ножах. Исчезновение лейтенанта Ромма их буквально взбесило, но без веских оснований на объект никого не пускают. Однако вчера к ним в МВД пришло письмо, анонимное естественно.

Все присутствующие переглянулись, при этом дядя почему-то остановил взор на мадам Делис, та отвернулась и принялась смотреть куда-то в угол. Как выяснилось, не зря, анонимку напечатали на бланке музея. Лабораторная экспертиза не проводилась, но пишущая машинка имела особую примету, западающую букву «к», точно как и машинка из директорской приемной.

Содержание же письма простое и ясное: пропавшие военнослужащие сгинули по вине эксперта Мишеля Ардана, о чем свидетельствуют хранящиеся в его комнате вещи, принадлежавшие жертвам. После того, как из-под кровати математика, несмотря на его отчаянное сопротивление, извлекли автоматическую ручку с золотым пером лейтенанта Ромма, ему предъявили ордер на арест. Последствия Анри Леконт имел возможность наблюдать лично.

Обыск продолжили и вскоре в шкафу под вещами отыскалась серебряная иконка Пресвятой Девы Марии Лурдской, принадлежавшая исчезнувшему солдату. Мишель Ардан, на вопросы не отвечая, рычал и плевался.

— О шпионаже пока речи не идет, — вздохнул комендант. — Но маньяк немногим лучше. Кровь христова, только бы газеты не узнали, сразу напишут про новые подвиги Жюдекса!

Бывший учитель прикинул, что для знаменитого злодея жертвы как-то мелковаты. Разве что Жюдексу стало очень скучно.

Расходились молча. Мадам директор все время пыталась что-то объяснить дяде, но тот в ответ лишь сурово качал головой. Так и ушли вдвоем куда-то в сторону музейного корпуса. Анри Леконт прикинул, что мадам Делис пусть и слегка старше его родственника, но вполне бодра и вообще сохранилась неплохо для музейного экспоната.

Сам шеф объекта никуда не спешил, тем более дождь в очередной раз прервался, и в прорехи между тучами робко выглянуло бледное осеннее солнце. Поднялся ветер, то и дело норовивший сорвать с него шляпу. «Там, на мертвых равнинах, где свищут ветра, где вращаются в долгой ночи флюгера…»

Внезапно с верхней площадки Речной Анны сорвался уже виденный когда-то тонкий луч, едва заметный на фоне серых облаков. Бинокля на этот раз не было, но Анри Леконт сумел различить возле решетчатых ферм несколько темных силуэтов. Удивило, что луч на этот раз направлен не к земле, а куда-то в бесконечность.

Стая черных птиц беззвучно взлетела со стенных зубцов и ушла куда-то в зенит.

— Ворон пугают? — негромко проговорили за левым плечом.

Леконт обернулся. Бывшая ученица на этот раз воспользовалась шарфом, чтобы скрыть шею. Косметика, густо лежащая на лице, прятала остальное.

* * *

— Знаешь, Леконт, когда я смотрелась в зеркало, очень хотелось немедленно уехать, вернуться в Париж и показаться отцу. Он бы позвонил адвокатам, и тебя отправили бы на Чертов остров в барак, где когда-то держали капитана Дрейфуса. Молчи!.. Почему я это не сделала, не твое дело.

— Зато я, кажется, познакомился с дикой кошкой, во всяком случае, мы теперь с тобой на «ты». Кошка, правда, какая-то…

— А ты скотина, жестокая и трусливая. Если именно это сидело внутри рафинированного самовлюбленного фата, то я здорово разочарована. Твое место в анатомическом музее, в стеклянной банке, от женщины тебе требуется только боль. Ты не лучше мальчишки, который мучает несчастную кошку.

— Не надо было меня дразнить, ученица.

— Почему? Может, еще чему-то научусь.

* * *

Луч над башней появился вновь, на этот раз всего на секунду-другую. Верхушка решетчатой конструкции принялась вращаться. Кто-то крикнул, и словно в ответ заревела сирена.

— Над башней ничего нет, — бесстрастно констатировала Жаклин. — В небе, насколько я различаю, тоже.

Теперь они стояли рядом, бывшая ученица держала его за руку, словно боясь отпустить. Недавнего разговора словно не было.

Из казармы уже выбегали солдаты, усатый сержант пытался их выстроить, но тут башня заговорила вновь.

Рдах! Р-радх! Рдах-дах-дах! Дах-дах!..

— Пулемет, — удивился Анри Леконт. — Когда они его туда затащили?

Рдах-дах-дах-дах! Дах!..

Луч снова ожил, врезавшись в пустоту над замком — и уткнулся в черную точку. Жаклин негромко вскрикнула. Уже не точка, темный силуэт камнем падал вниз. Облегающий черный костюм, лётный шлем, тяжелые очки-«консервы».

— Ах-х! — негромким эхом пронеслось над двором.

Глухой удар, тело недвижно застыло на мокрой от недавнего дождя земле. Бывший учитель, сам не понимая, что делает, сотворил крест.

— «А говорил в сердце своем: взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе́ в сонме богов…»[50]

За покрывалом сна, таким же тонким, как серое казенное одеяло, казарма, очередная, им уже потерян счет. Жаловаться грех, скучные кирпичные стены в старой побелке все-таки лучше сырого блиндажа или загаженного окопа. Война, вроде кончилась…

Гефрайтер, нет, уже унтер-офицер Иоганн Фест, нагрудный знак «Ударная пехота», глубоко вздохнул во сне. Для кого кончилась, для кого нет. Сейчас разбудят и пошлют штурмовать Мюнхен, хоть он не баварец, и полк не баварский. Выступавший вчера депутат клялся, что никакого штурма не будет, комиссары вот-вот сдадутся, но это вряд ли. Говорят, в городе массовые расстрелы. И не откажешься, трибуналы работают не только у красных.

…Вот-вот разбудят. Сейчас! Кто-то уже вошел, стоит у дверей возле дневального.

Доктор Иоганн Фест посочувствовал парню на железной койке. А все принципиальность, заплатил бы батальонному врачу и был бы уже дома. Нельзя! Верные камрады, полк, с которым уже успел сродниться, долг, честь. Эх, молодость, молодость! Парень волнуется зря, никто до рассвета не потревожит, а завтра сообщат, что Мюнхен пал. И будет новая казарма, но уже в баварской столице возле Пинакотеки, там он познакомится с Шейхом…

Доктор Фест хотел уже попрощаться и уйти дорогами сна дальше, когда внезапно услыхал шаги. Нет, не от дверей, где дремлет дневальный, не от окна…