— Кажется, я догадываюсь, кто тебя всему этому обучил, — сказал Джеймс после одного особенно виртуозного эпизода. — Хотя не могу себе представить, каким же образом.

— Показывала мне на кабачках, — призналась Ливия. — Но и она у меня поучилась. Я показала ей, как делается мой коронный sugo.

— Остается только надеяться, что не все мои тайны стали достоянием общественности. Или уже весь Неаполь в курсе того, что между нами происходит?

— О нет, Элена нетипичная неаполитанка, она умеет молчать. Ее профессия не любит огласки. Хотя, я все-таки выяснила, почему твоего приятеля зовут Слоном!

— Ах, вот как!

— Просто Элена подхватила кабачок крупней, чем оказался у меня, — насмешливо сказала Ливия.

Но Джеймсу было не до обид, потому что почти немедленно виртуозные приемы последовали снова.

Он уже был достаточно опытен, чтобы не пытаться уточнять, чем женщины там занимались вместе, и не выстраивать свои каждодневные упражнения в соответствии с многочисленными позициями, изложенными Бертоном. Когда Ливия взбиралась на него, впиваясь пальцами ему в бедра, и терлась животом вверх-вниз вдоль его пениса, или когда обминала его всего, как тесто, обеими руками, или когда опускалась на колени, вот как сейчас, вбирая член целиком в рот, — это был не просто очередной пункт списка, памятка для любопытных, и даже не рецепт, предлагаемый для воспроизведения. Это была просто sfiziosa, причуда момента, и как всякий момент, этот был впитан каждый раз, уже успев завершиться, неуправляемый, неуловимый.

Джеймс по-прежнему считал, что формально остается девственником, хотя различие стало до такой степени формальным, что определить его истинный статус потребовались бы витиеватые рассуждения чуть ли не сродни теологическим мудростям. Похоже, существует бесконечное множество еще не до конца познанных вариантов сексуального опыта, сонм, сопоставимый с неисчислимостью ангелов, пляшущих на острие булавки.

Иногда, когда их тела пресыщались любовью, они оттачивали английский Ливии.

— Я би хотель э… понта пиви биити пожалста.

— Пи-ва «бит-тер».

— Э… понта… б-р-р… пиви биити. Пожалста.

— К вашим услугам, мадам. Сию минуту налью вам пинту пива.

— Джэмс, — спросила она задумчиво уже по-итальянски, — а мне понравится пиво?

Он поскреб подбородок.

— Некоторым девушкам нравится.

— А почему оно у вас называется «бит-тер»? Это ведь значит «горькое»?

— Вроде того. — Он снова перешел на английский: — Шесть пенсов, прошу вас!

Ливия вздохнула:

— У вас ести дача с дести шили?

— У меня уйма сдачи с ваших десяти шиллингов.

— У вас деньги — pazzo,[59]— недовольно сказала она. — «Шилли», «шестипенни», «полупенни» всякие. И что это такое: «полкороны»?

— Полкроны — это два шиллинга и шесть пенсов.

— Тогда «корона» — сколько?..

— Нет, такого не бывает, — поспешно сказал он. — То есть, да, сама «корона» — это то, что у короля на голове и стоит целое состояние. Успокойся, постепенно ты выучишься. Просто надо знать, что у нас считают не десятками а дюжинами.

— Уф! — выдохнула она, подбочениваясь. — Все, на сегодня с английским покончено.

Он все равно продолжал спрашивать:

— А как ты попросишь, чтобы тебе отпустили маргарин?

— Что это: «маргарин»?

— Ну… хм!.. это такой жир. Наподобие гусиного. Чтобы на нем готовить.

— Гусиный жир «отпускают»? Почему бы не взять для готовки самого гуся и не вынуть из него жир?

Вероятно, английская кулинария — не самая подходящая тема для изучения английского языка. Джеймс попытался припомнить что-нибудь более привлекательное о своей родине.

— Хочешь, я представлю тебя королю?

— Ну, давай… — проговорила она, пытливо поглаживая большим пальцем чувствительную впадинку между его бедром и промежностью.

— Добрый вечер, Ваше Величество!

— Добри вичи, ваши феличе!

— Не окажите ли мне честь познакомиться с моей супругой?

— Очи ради знакоми с ваши феличе. Сейчас я поцелую твой член!

Хихикнув, Ливия скользнула в постели вниз, чтобы подкрепить свои слова действиями.

Джеймс умолк, отчасти потому, что то, что делала Ливия, было исключительно приятно, отчасти потому, что он только что назвал ее супругой.

Конечно же, они оба понимали ту главную причину, ради которой Ливия учит его язык: ради непроизносимой вслух возможности для нее в один прекрасный день уехать с ним в Ангию, чтоб там в пивной заказывать пиво пинтами. И все же пока это оставалось всего лишь предположением, впрямую еще не обсужденным и, разумеется, формально не выраженным.

Ливия издала легкое «Ах!», удовлетворенная результатом своих поцелуев. Она провела кончиком языка от основания до самой верхушки. Ее глаза, бесстыдно, и в то же время серьезно, смотрели ему прямо в глаза, пока она ласкала губами, и покусывала, и потягивала его член, и, наконец, с готовностью, переведя дыхание, забрала его глубоко в рот целиком.

В этот миг у него не было никаких сомнений, что он хочет, чтоб так было всегда. Ее щедрость, ее страсть, ее чувственность… он ее обожал.

— Ливия… — начал он.

— М-м-м-м?..

Он заколебался. Может, в конце концов, это не самый лучший момент? Делать предложение, когда твоя любовница так идеально, так мягко удовлетворяет тебя ртом, — не слишком ли это легкомысленно, использовать эту ситуацию для выражения серьезных брачных намерений? Нужны цветы, лунный свет, свечи — еще должно быть, черт подери, кольцо. И соискатель в начищенных до блеска ботинках, с сияющей пряжкой на поясе, должен опуститься на одно колено, а не лежать, развалясь, полуголый, постанывая в экстазе, поперек кровати о четырех столбах, с любовницей, которая припала к нему сверху.

Он прикрыл глаза, бедра непроизвольно подрагивали, когда она их покусывала.

Предложение надо заранее обдумать и спланировать. Уж что-что, а это он умеет: он вполне сумеет обставить все наилучшим образом.

Когда Джеймс, не в силах больше ждать, притянул ее к себе, чтобы поцеловать, внезапно его пронзила другая мысль. Предложение придется делать тайком. Если по армейским законам брачному офицеру запрещается вступать в брак, вряд ли руководство будет счастливо оттого, что у него здесь появилась невеста.

Несмотря на толстые каменные стены и деревянные ставни на окнах, духота в помещении стояла нестерпимая. Джеймс сидел за письменным столом, пытаясь составить рапорт. То и дело ему приходилось утирать платком лицо. Даже писать было трудно: ручка выскальзывала из пальцев.