Он видел, как пожал плечами, ненавидя себя в этот момент, желая сжать ее в объятиях и сказать ей, как глубоко он ее любит, но за последние два дня он переживал эту агонию уже четыре раза, а она по-прежнему оставалась неумолимой и неподатливой, как ее брат.

– Покинуть Иран? Уехать из дома навсегда? – вскрикнула она. – О, я не могу, я не могу!

– Но это же не навсегда, Шахразада. Мы проведем какое-то время в Эль-Шаргазе, потом поедем в Англию, ты влюбишься в Англию и в Шотландию, Абердин…

– Но Мешанг говорит, что…

– Да пошел он к черту, твой Мешанг! – крикнул он, увидел страх в ее глазах, но это только подстегнуло его злобу, превращая ее в ярость. – Мешанг не Господь Вседержитель, черт бы меня подрал! Что он вообще может знать? – И она заплакала, как перепуганный ребенок, сжавшись в комок и отстраняясь от него. – О, Шахразада, прости, прости меня… – Он обнял ее, почти баюкая ее словами о своей любви, ей было так покойно в его объятиях.

– Томми, послушай, дорогой, ты был прав, а я была неправа, это все моя вина, но я знаю, что нужно сделать: завтра я пойду и поговорю с Мешангом, я уговорю его назначить нам содержание, и… в чем дело?

– Ты, черт побери, ни слова не слышала из всего, что я говорил.

– Да нет же, я все слышала, правда-правда, я слушала очень внимательно, пожалуйста, не сердись снова, ты, конечно, имеешь полное право сердиться, но я слу…

– Ты что, не слышала, что сказал Мешанг?! – вспылил он. – У нас нет денег, деньги кончились, дом сгорел, все деньги семьи полностью под его контролем, полностью, и если только ты не будешь слушаться его, а не меня, ты больше ни гроша не получишь. Но это все ерунда, я могу зарабатывать достаточно для нас обоих! Я могу! Суть в том, что нам нужно уехать из Тегерана. Уехать на… на недолгое время.

– Но у меня нет документов, совсем нет, Томми, и я пока не могу их получить, а Мешанг прав, когда говорит, что, если я уеду без документов, меня никогда не пустят назад, никогда, никогда.

Снова слезы и снова споры, в которых ему никак не удавалось достучаться до нее, после чего опять лились слезы, потом они легли спать, попытались уснуть, но сон не шел ни к нему, ни к ней.

– Ты можешь остаться здесь, Томми. Почему ты не можешь остаться здесь, Томми?

– О, ради бога, Шахразада. Мешанг выразился совершенно ясно. Он не хочет, чтобы я здесь остался, и иностранцев выдворяют из Ирана. Мы отправимся куда-нибудь еще. В Нигерию или в Абердин, куда-нибудь в другое место. Упакуй чемодан. Ты полетишь на 125-м, и мы встретимся в Эль-Шаргазе – у тебя есть канадский паспорт. Ты канадка!

– Но я не могу уехать без документов, – запричитала и заплакала она, повторяя все те же доводы, снова и снова, поливая их слезами.

Потом, вчера утром, ненавидя себя, он затолкал подальше свою гордость и отправился на базар, чтобы урезонить Мешанга, заставить его отступиться, – он заранее продумал каждое слово, которое собирался сказать. Но наткнулся на стену высотой до небес. И даже хуже.

– Мой отец владел контрольным пакетом акций в партнерстве ИВК, который я, разумеется, унаследовал.

– О, это замечательно, это же совсем другое дело, Мешанг.

– Это ровным счетом ничего не меняет. Вопрос в том, как вы намерены оплатить свои долги, платить своей бывшей жене и платить за мою сестру и ее ребенка без крайне существенного вливания благотворительных средств?

– Работа не благотворительность, Мешанг, это не благотворительность. Это может оказаться весьма прибыльным для нас обоих. Я не предлагаю партнерства или чего-то подобного, я буду работать на вас. Вы не знаете вертолетного бизнеса, я знаю, от и до. Я мог бы управлять партнерством для вас, сделать его мгновенно прибыльным. Я знаю пилотов и знаю, как организовать работу. Я знаю весь Иран, большинство аэродромов. Это решило бы все вопросы для нас обоих. Я бы работал как проклятый, защищая интересы семьи, мы бы остались в Тегеране, Шахразада могла бы здесь родить малыша, и…

– Исламскому государству потребуются только иранские пилоты, уверяет меня министр Киа. Сто процентов летного состава.

Внезапное прозрение. Его вселенная в один миг оказалась разорванной пополам.

– А, теперь я понимаю, никаких исключений, особенно для меня?

Он увидел, как Мешанг пренебрежительно пожал плечами.

– Я очень занят. Говоря попросту, вы не можете остаться в Иране. У вас нет будущего в Иране. За пределами Ирана нет никакого заслуживающего внимания будущего у Шахразады, и она никогда не согласится на вечное изгнание, что как раз и случится, если она уедет без моего дозволения и без надлежащих документов. Поэтому вы должны развестись.

– Нет.

– Сегодня же днем пришлите Шахразаду домой из квартиры хана – еще один пример благотворительности, кстати, – и немедленно уезжайте из Тегерана. Ваш брак не был мусульманским, поэтому значения не имеет. Канадская гражданская церемония будет аннулирована.

– Шахразада никогда не согласится.

– О? Будьте в моем доме сегодня в шесть часов вечера, и мы покончим с этим делом. После того как вы уедете, я оплачу ваши иранские долги – я не могу допустить, чтобы невозвращенные долги порочили мое доброе имя. Ровно в шесть. Всего доброго.

Локарт не помнил, как добрался до квартиры, но рассказал ей о своем разговоре с братом, после чего опять были слезы, а вечером они были в доме Бакравана, и Мешанг еще раз повторил то, что говорил утром, взбешенный смиренными мольбами Шахразады: «Не будь смешной, Шахразада! Прекрати этот вой, это для твоего же блага, для блага твоего сына и для блага семьи. Если ты уедешь с канадским паспортом без действительных иранских документов, тебе никогда не позволят вернуться. Жить в Абердине? Да охранит тебя Аллах, ты умрешь от холода через месяц, как и твой сын… Няня Джари не поедет с тобой, даже если бы он и смог оплатить ее; она не сумасшедшая, она не уедет из Ирана и не оставит свою семью навсегда. Ты никогда нас больше не увидишь, подумай об этом… подумай о сыне…» – снова и снова, пока бормотание Шахразады не стало совсем бессвязным, а Локарт не был раздавлен в труху.

– Томми. – Ее голос вывел его из задумчивости.

– Да? – спросил он, услышав старые интонации в ее голосе.

– Ты, ты покидаешь меня навсегда? – спросила она на фарси.

– Я не могу оставаться в Иране, – сказал он, теперь вполне успокоившись, это подчеркнутое «ты» ему очень сильно помогло. – Когда мы закроемся, здесь для меня работы не будет, денег у меня нет, и даже если бы дом не сгорел… Ну, я никогда не любил подачки. – Его глаза смотрели искренне и бесхитростно. – Мешанг прав насчет многих вещей: жизнь со мной особенно изобильной не будет, и ты правильно делаешь, что остаешься, без документов, конечно, уезжать опасно, и ты должна думать о ребенке, я это понимаю. К тому же есть еще… нет, дай мне закончить, – мягко произнес он, прерывая ее. – Есть еще и НВС. – Это напомнило ему про ее брата Карима. Еще один ужас, который ждет ее впереди. Бедная Шахразада…