Месяц спустя они все же купили авиабилеты на рейс в Ганновер на отправленные мной из Канады деньги. Когда они в мае добрались на поезде до Люнебурга, мой отец уже ждал их на платформе, чтобы обнять после четырех с половиной лет разлуки.

Узнав об их отъезде, власти Восточной Германии немедленно взяли под свой полный контроль собственность моей семьи в Пюггене. Вскоре они снесли все строения фермы, за исключением дома моего деда.

Судьба отчего дома и фермы была трагична, но эту потерю с лихвой компенсировало небывалое, радостное чувство свободы, которое охватило мою мать и сестер после бегства из Восточной Германии, когда они избавились от тотального контроля коммунистов. Хотя моя семья не надеялась вернуть себе свою ферму, в 1990 г. после воссоединения Германии три моих сестры в результате судебного процесса восстановили свое право на нашу собственность.

Моя семья была глубоко потрясена, когда в результате восточноевропейских революций 1989 г. исчезла граница, разделявшая Германию, но Отто был счастливее всех. Он и его семья отныне могли жить в свободном обществе и свободно путешествовать после десятилетий запретов. Но к радости примешивалось чувство скорби: некоторые члены нашей семьи уже скончались, когда пала стена. Как и для большинства немцев, разделение нашей нации имело большие последствия, чем поражение в войне.

Соединенные Штаты. Июль 1956 – декабрь 1982 г.

В середине 1950-х гг. мы с Аннелизой решили не возвращаться в Германию, мы были довольны нашей жизнью в Северной Америке, но не оставляли надежду переехать в Соединенные Штаты, как и планировалось нами изначально.

Я подал прошение в американское консульство в городе Ниагара-Фолс на канадской стороне границы о предоставлении мне визы, которая позволила бы мне как иностранцу вместе с моей семьей переехать в Соединенные Штаты на законном основании. Принимая во внимание мое образование и трудовой стаж, мне была выдана виза менее чем через три месяца.

Вскоре после получения разрешения летом 1956 г. на эмиграцию я ушел с работы в «Стил компани оф Канада» и переехал в Кливленд в штате Огайо. В течение недели мне поступило пять предложений от строительных компаний и одного металлургического предприятия, после того как работодатели узнали из анкеты о моем опыте работы. Все предложения были интересны, но я решил поступить на место инженера по электрооборудованию в одной крупной строительной фирме, которая предложила вдвое увеличить мой предыдущий оклад.

Погостив три месяца в Германии, Аннелиза, Марион и Гарольд приехали в Соединенные Штаты в Кливленд, где я подыскал для семьи новый дом. Потекла размеренная семейная жизнь, по уик-эндам мы посещали на машине достопримечательности северного Огайо. Год спустя 22 октября 1957 г. родился сын Норман Ральф. Позже мы с Аннелизой шутили, что наши дети – это Организация Объединенных Наций в миниатюре, представляющая Германию, Канаду и Соединенные Штаты Америки.

В конце 1958 г. я ушел от моего первого американского работодателя и начал работать в другой фирме в Кливленде. В возрасте 38 лет я стал главным инженером в «Джонс энд Лавлин стил компани». В результате моих экспериментов на двух дуговых электропечах мне удалось достичь их максимальной производительности в 200 тонн, поставив выпуск стали в зависимость от времени процесса и затраченной энергии. Мой опыт стал известен специалистам во многих странах.

В наши дни этот тип электропечей дает приблизительно 50 процентов стали, получаемой этим способом, в Соединенных Штатах, но впервые их начали использовать во второй половине 1950-х гг.

В последующие десятилетия мы каждый год вместе с детьми посещали наших родственников в Германии. Мои родители души не чаяли в своих внуках. Вот только моя мать, одевавшаяся строго и просто, иногда делала нам замечания, что Марион носит «слишком яркие» платья. Хотя мы и скучали по нашим близким и Германии, но никогда не жалели о своем решении начать новую жизнь в Америке.

Аннелиза и я, будучи иммигрантами, никогда не забывали о нашем немецком наследии, хотя твердо следовали американскому образу жизни. Между собой мы говорили по-немецки, но с нашими детьми мы старались говорить на английском. Мы прививали детям немецкие ценности, прежде всего говорили об обязанности каждого упорно трудиться и быть пунктуальным в делах. Вероятно, из-за этого мы с Аннелизой более строго относились к детям, чем это было принято в американских семьях. Мы поручали детям работу по дому и во дворе, которая была им по силам, чтобы приучить их к ответственности. Дети знали, что, когда я говорил им, что нужно быть в пять часов вечера дома, это значило пять часов, и никак иначе. Они также научились ценить проведенное в семейном общении время.

В моем детстве в Пюггене воскресенье всегда посвящалось семье. Я и Аннелиза старались сохранить эту традицию и в Кливленде. Утром мы посещали церковь, а вернувшись, мы старались приготовить на обед что-нибудь особенное и по очереди готовили национальные немецкие блюда. Затем с детьми мы садились в машину и отправлялись на экскурсию по окрестностям, или шли прогуляться в парк, или занимались скалолазанием. Иногда по воскресеньям мы ездили на пикник к озеру Эри.

По возвращении домой у нас был легкий ужин с бутербродами. Воскресенья заканчивались, как и в других американских семьях, общим сбором семьи у телевизора; смотрели детективные фильмы о ФБР и шоу. Возможно, из-за того, что мы были оторваны от нашей многочисленной родни в Германии, наши семейные узы стали прочнее.

Дважды в год в Кливленде проходил фестиваль, посвященный немецкому наследию. Готовили традиционные немецкие блюда, исполняли национальные песни и танцы. Мы с Аннелизой всегда любили танцевать, часто вспоминая ту памятную встречу на танцплощадке в Люнебурге.

Мне пришлось лечь в больницу, так как у меня появились серьезные проблемы со спиной; это было наследием войны. Когда я лежал на растяжке, в палату ко мне подселили человека с переломом бедра. Ночью он попросил закурить. Я сказал ему, что не могу двигаться, тогда он попытался встать, чтобы достать сигареты из тумбочки. Он тут же упал и лежал на полу, не двигаясь. Я нажал кнопку и вызвал дежурную сестру, и его снова положили на кровать.

Это повторилось за ночь трижды. Я начал курить со дня начала войны в России, курил много каждый день – сигары, сигареты, трубку. Теперь этот ужасный случай стал предупреждением для меня. Если к курению можно было пристраститься настолько, что оно вызывало такое ненормальное поведение, то я не хотел иметь с ним ничего общего. Так я бросил курить навсегда.

В 1961 г., после того как прошел необходимый