представители других национальностей. Могу сказать, что я по-прежнему горжусь своим немецким происхождением и принимаю участие в различных общественно-культурных мероприятиях моих бывших соотечественников, но моя цель остается все той же – быть полноценным участником общественной жизни Америки.

Теодор Рузвельт в письменном послании к собранию общественности 3 января 1919 г., за три дня до своей смерти, словно выразил мои собственные мысли об иммиграции: «Прежде всего, мы должны подчеркнуть, что если иммигрант, который приезжает в нашу страну с открытыми намерениями, становится американцем и ассимилируется с нами, то к такому человеку надо относиться как к равному среди равных. Потому что грубым нарушением гражданских прав является дискриминация любого человека, будь то по причине веры, места рождения или происхождения. Следует помнить о том, что человек становится фактически американцем, и только американцем… Преданность государству должна быть одна для всех. Любой гражданин, кто говорит, что он американец, но в то же время ощущает себя и кем-то иным, – такой человек вовсе не американец… У нас может быть только одна лояльность – американскому народу».

В то же время я не забыл те ценности, что я воспринял в годы юности в Германии. Это были дисциплина, стремление к образованию и семья. В США мне была дана возможность реализовать свой потенциал и прожить жизнь в гармонии с этими ценностями. Несмотря на мое завещание быть похороненным рядом с Аннелизой в Германии, за время жизни в новой стране я стал стопроцентным американцем.

США были благосклонны ко мне и позволили мне, приехавшему в Северную Америку из Германии с 10 долларами в кармане, так построить свою жизнь, что можно было только мечтать об этом. Мой сын Гарольд служил офицером в армии США. У меня на глаза наворачиваются слезы, когда показывают похороны американского солдата или когда под торжественные звуки государственного гимна поднимают звездно-полосатый флаг.

Прошлое снова напомнило о себе, когда 6 июня 2004 г. праздновалось 60-летие высадки американцев во Франции. Мы, несколько человек, решили устроить праздничный обед в местном ресторане в Ашвилле в честь ветерана и нашего друга, сражавшегося в Нормандии. Я не раз участвовал в подобных торжественных мероприятиях за все 50 лет моего проживания в США, и мне не казалось странным чествовать человека, сражавшегося против той армии, в которой воевал я. Я уважал его как друга и ветерана, который служил своей стране, тоже ставшей моей.

В конце обеда официантка внезапно подошла ко мне с куском торта и мороженым. Полагая, что я тоже ветеран американской армии, она сказала мне искренне: «Спасибо вам за вашу службу». Все сидевшие за столом взорвались смехом, и я присоединился к ним.

В том, что меня случайно почтили как американского ветерана, была известная доля иронии. И все же я гордился своей военной службой, даже если я служил своей старой родине Германии, а не моему новому отечеству Америке. Подобно тому как две страны заключили мир, я примирил между собой этапы моего прошлого.

Со дня окончания войны я не встретил никого из моей бывшей 58-й пехотной дивизии, за исключением моего полкового командира Вернера Эбелинга, который стал генералом в послевоенном бундесвере. Он выбрал карьеру, непопулярную после войны.

В современной Германии немногие граждане изъявляют желание служить в армии. Во времена моей юности к солдатам относились в обществе с уважением, и повсюду можно было видеть людей в военной форме. Подобное отношение к немецкому солдату в наши дни полностью отсутствует, и военнослужащие редко носят вне казарм военный мундир. По-моему, современные американцы большие патриоты, чем немцы. Они открыто выражают любовь и веру в свою страну, что несколько напоминает собой те чувства, что были в немецком обществе в 1930-х и 1940-х гг.

Несмотря на многочисленные книги, художественные и документальные фильмы о Второй мировой войне, я не испытывал никакой дискриминации из-за моего немецкого происхождения, и никто не пытался связать мое имя с преступлениями нацистского режима. Я не был солдатом нацизма; я был немецким солдатом, исполнявшим свой долг как гражданин и патриот.

Многие книги о войне неверно представляют эту ситуацию, но я верю, что большинство американцев понимают эту разницу. Несмотря на то что сами немцы привели Гитлера к власти, они поступили так по причине бедственного положения в экономике страны вследствие Великой депрессии, что сделало немцев более восприимчивыми к нацистской пропаганде.

Снова возвращаясь к событиям прошлого, я считаю, что Вторая мировая война началась из-за жестких требований Версальского мирного договора, ставшего итогом Первой мировой войны. Все же я полагаю, что союзные державы сделали ту же самую ошибку после окончания Второй мировой войны, приняв решение о разделении Германии и лишив ее исконных земель – сельскохозяйственных областей Восточной Пруссии, Померании, Силезии и Восточного Бранденбурга.

В то время как Западная и Восточная Германия воссоединились (в 1990 г.), трагическая судьба жителей, изгнанных из этих бывших немецких областей, теряется в тени гитлеровских преступлений. Миллионы людей потеряли свои дома и землю и стали беженцами. В сравнении с тем трудным положением, в котором оказалась моя семья после войны, этим немцам выпала гораздо более тяжелая судьба. Последствия той войны ощущаются еще до сих пор.

История последних 60 лет сложилась совсем по-другому, чем я ожидал. Западная Германия быстро восстановила свою экономику вскоре после того, как мы с женой эмигрировали. Это я приписываю двум факторам. Во-первых, немецкий народ проявил большую энергию и решимость возродить страну, лежавшую в руинах. В этих условиях предприниматели и профсоюзы работали совместно над восстановлением промышленности. Во-вторых, план Маршалла помог предоставить финансовые средства для интенсификации этого процесса. Хотя я никогда не сожалел о своем решении эмигрировать, я верю, смотря из сегодняшнего дня, что если бы я остался, то тоже смог бы добиться успеха.

Только после окончания Второй мировой войны и начала холодной войны немцы начали рассуждать в терминах «Восток» и «Запад». Однако на страны Запада и Россию в самой Германии смотрели по-разному. Перед войной немцы чувствовали, с одной стороны, отчужденность от развитых западноевропейских стран, а с другой – ощущали свое превосходство в культуре над Советским Союзом.

Вслед за национальной катастрофой жители Западной Германии осознали себя полноценными членами западного сообщества. Кроме того, немцы, как и жители Западной Европы, считали, что внешняя угроза исходит прежде всего от Советского Союза, они восприняли более либеральную культуру, сблизившую их с жителями западноевропейских стран. Возможно, что этот процесс интеграции, пришедший на смену политике изоляционизма, частично объясняет, почему немцы стали более терпимо относиться к территориальным потерям, чем это было после окончания Первой мировой