«Он хорошо устроился, — говорит Нил. — Выходил на сцену, готовил инструменты. Мэл был жутко популярен. Зал кричал и хлопал, а Мэл с ними болтал или отшучивался. Когда начинался концерт, ему не приходилось физически от них отбиваться».

«Мое мнение о ребятах скоро изменилось, — говорит Мэл. — До того они были четыре прекрасных человека. Они были для меня все равно что боги. Но скоро выяснилось, что они самые обычные парни, вовсе не из золота. Они ворчали, а мне оставалось только терпеть и помалкивать».

И Нил, и Мэл говорят, что всего ужаснее на гастролях — столпотворение в гримерной перед концертом. Туда битком набивались журналисты, полицейские и служащие театра, а снаружи ломилась толпа поклонников. «Я должен был со всем этим справляться, — рассказывает Нил, — пока мы не наняли пресс-секретаря. Плюс мне полагалось всех кормить.

Когда обстановка накалялась и события выходили из-под контроля, Джон или еще кто кричал: „Калеки, Нил!“ Значит, от кого-то нужно отделаться. Сначала имелись в виду взаправдашние калеки, а потом уже любые приставалы.

С первых гастролей группу преследовали калеки. Мы приезжаем в театр, а они уже в гримерной толкутся. Их пропускали — думали, мы будем рады, мы же такие славные парни. Кошмар. С ними же ничего не сделаешь. Как их выгнать? Передвигаться самостоятельно они не могли, и мы с Мэлом выносили их на руках. Мэлу один раз пропороли шею клешней.

Поклонников „Битлз“ становилось все больше, и калек тоже. У „Битлз“ создался этакий милый и благостный имидж — уж не знаю почему. Они считали, мы хотим их видеть, а иначе расстроимся».

Некоторым даже казалось, что в присутствии «Битлз» они чудесным образом исцелятся. Этот аспект битловского успеха в газеты не попал. Фотографии калек, которых на руках тащат из гримерной «Битлз», — это было бы слишком.

Беспорядки на концертах начались уже на первых гастролях по стране, однако «Битлз» оставались сугубо ливерпульской группой и между гастролями выступали по всему Мерсисайду. Последний концерт в «Кэверн» состоялся 23 августа 1963 года.

Джон вернулся в Ливерпуль к рождению своего сына Джулиана, названного в честь его матери Джулии. Навещая Синтию в больнице Сефтона, Джон переоделся, чтобы никто его не узнал. Дело было в апреле 1963-го. Их имена знали в каждом ливерпульском доме, но за пределами Ливерпуля они оставались неизвестны. «Кто-то меня узнал. „Слышь, тут этот, из этих“, — закричал кто-то, и мне пришлось спасаться бегством». Спустя несколько дней после рождения сына Джон уехал отдыхать в Испанию с Брайаном.

Синтия переехала из квартирки в центре города к Мими на Менлав-авеню. «Я возила Джулиана по Вултону в коляске, а люди подходили и спрашивали, не я ли Синтия Леннон. Я отвечала „нет“».

В июне 1963 года, когда Полу исполнился 21 год, они все еще были ливерпульской группой. Все фанаты, конечно же, знали о его дне рождения, и отпраздновать дома у Пола на Фортлин-роуд не удалось. Праздник состоялся в доме тетушки Джинни, которая помогала после того, как умерла мать Пола.

Это была грандиозная оргия, где играла куча других групп, как на дне рождения у Ринго и на всех вечеринках по поводу возвращения битлов из Гамбурга. Там играли The Fourmost[125], тоже подписавшие контракт с Брайаном; выступило только что появившееся ливерпульское трио The Scaffold[126] — поэт Роджер Макгоф, комик и владелец бутика Джон Гормен и Майкл Макгир, в прошлом Майкл Маккартни, брат Пола.

Майкл все еще работал парикмахером, но в свободное время выступал в The Scaffold. Едва Пол прославился в Ливерпуле, Майкл изменил фамилию, чтобы никто не подумал, будто он наживается на популярности брата. Петь Майкл тоже категорически не желал.

На этой вечеринке Джон поцапался с местным диджеем, который некогда, еще до Брайана, устроил им немало концертов.

«Я его страшно отделал, — говорит Джон. — Все ребра ему переломал. Я тогда перепил. По-моему, он обозвал меня гомиком… Он потом подал в суд за нанесение тяжких телесных повреждений. Я ему уплатил двести фунтов компенсации. Мне кажется, это была моя последняя настоящая драка».

Во многих отношениях то был конец эпохи. Для Джона — начало конца жестокого, агрессивного, вызывающего отношения к жизни и к людям. Для «Битлз» в целом — начало конца ливерпульского периода: их гастроли наконец стали привлекать внимание национальной аудитории.

Вернувшись в августе в Лондон, они выпустили четвертый сингл «She Loves You», который положил начало «Yeh Yeh» и всебританской славе. Отныне Ливерпуль стал городом, откуда пришли «Битлз».

Битломания сошла на Британские острова в октябре 1963 года, как раз после завершения скандала с Кристин Килер и Профьюмо[127].

Сумасшествие не рассеивалось три года — оно распространилось и охватило практически весь мир. Гигантские толпы истеричных подростков всех слоев общества и оттенков кожи вопили «yeh yeh» так оглушительно, что больше ничего толком и не слышали. Все бились в тисках эмоционального, умственного или сексуального возбуждения. Все с пеной у рта рыдали, стаями леммингов неслись в направлении «Битлз» или просто падали в обморок.

Три года такое творилось по всему миру. В каждой стране наблюдались одни и те же сцены массового помешательства, которые трудно было вообразить раньше и вряд ли когда-нибудь повторятся. Сейчас это кажется выдумкой — и, однако, дело происходило только вчера.

Невозможно преувеличить битломанию — она была преувеличением сама по себе. Те, кому не верится, в архивах каждой крупной газеты найдут уйму слов и фотографий — пошаговые летописи того, что творилось, когда являлись «Битлз».

К 1967 году, когда это прошло и всеми овладела усталость или скука, и впрямь не верилось, что такое взаправду было. Неужто люди настолько свихнулись? А рано или поздно поддавались люди всех возрастов и интеллектуальных уровней, хотя, возможно, у некоторых обходилось без неукротимой подростковой истерии.

Мировые лидеры и знаменитости, которые зачастую поначалу предостерегали или критиковали, затем, перебивая друг друга, ссылались на «Битлз», изображали причастность, демонстрировали публике, что понимают: мы имеем дело с небывалым феноменом массовых коммуникаций.