ее увез. Хотя, более вероятно, что Анна и тут будет действовать сама, заставив его говорить. По большому счету Виктору было не важно кто добьется успеха, но его задевало, что он, именно он, не смог справиться.

Интерлюдия

Истребление Новгорода длилось много дней. На городище вершили казни. Рубили головы, в таком количестве, что гора голов была выше человеческого роста, а под ногами вместо снега была каша из крови и нечистот. Вся площадь была покрыта черно-красным, сильно пахнущим месивом, мороз сковывал, превращая кашу в лед, но тут же новое тело, которое волокли к уже сложенным как штакетины телам, разливало новое, горячее и лед отступал. Горожан сажали на кол, пытали, рубили в куски. Заживо жгли людей и смеялись, когда они бегали, размахивая руками, пытаясь сбить с себя пламя. Смеялись, когда они пытались затушить вспыхнувшие волосы, но снимали их остатки вместе с кожей. Говорят, что эту смесь для горения придумал сам царь, Иван Васильевич. Опричники привязывали людей к саням и волокли с Городища на Волховский мост. Женщин и детей связывали вместе, не разбирая, где чья мать и бросали с моста в реку. Тех же, кто превозмогая боль умудрился выжить в обжигающе ледяной воде и смог выплыть, заталкивали обратно под лед палками, улюлюкая и смеясь над их тщетными попытками выкарабкаться с перекошенными от страха и боли лицами. Всюду слышались стоны, плач и мольбы. Весь город, казалось, пропитался кровью и ужасом творившихся зверств. А царь, лично наблюдавший за истреблением народа, только отдавал приказ «отделать всех изменников». Когда казней поуменьшилось, опричники приступили к разгрому и уничтожению торговых лавок, запасов, продовольствия. Они крушили на своем пути все постройки. Все, что было в городе красивое, новое, радующее глаз, было иссечено. Все, что не смогли порушить – жгли. Разграблены церкви. Уничтожен домашний скот. Отряды опричников мародерствовали по окрестностям. Ондрюша, обладающий недюжинной силой, всегда находился в числе приближенного к царю отряда. Марья, лично наблюдая за творившимися зверствами была в ужасе. Все, что она могла, только молиться за каждого убиенного, за каждую душу. Не минуты не зная покоя, она оплакивала каждую отнятую жизнь. Марью удивило и обрадовало, что сам Ондрюша не принимал участия в казнях. Он присутствовал, да, но она, чувствовала, что ему это не нравится. Он жалел о том, что ему приходится быть в числе людей, творивших такое зло. Сам Ондрюша грабил лавки и крушил дома, но и это он теперь делал без охоты и удовольствия, просто не мог отказаться, не мог бездействовать. Марья понимала, что это она изменила его сознание, но была очень рада тому, что он теперь, хоть и невольно, на ее стороне. На стороне людей. И теперь ей морально было сложнее выполнить задуманное. Прежде она хотела, чтобы в убийстве колдуна ей помог Ондрюша. Ясно понимая, что убийство одного из своих возможно закончится смертью и для самого великана. А теперь, видя изменения, произошедшие с ним, ей хотелось, чтобы он жил.

Находясь в отрешенном состоянии, оплакивая жертвы и молясь за них Марья услышала знакомый голос, который не слышала уже много лет. Внимательно осмотревшись, она заметила своего давнего знакомца, псковского юродивого – Николу. Сделав шаг ему навстречу, великан Ондрюша замер, увидев округлившиеся от ужаса глаза Николы. Недолго думая, Ондрюша сгреб тщедушное тело юродивого одной рукой и практически отнес его в сторону, потому как у Николы от страха отказали ноги.

– Микола, Миколка, не бойся, это я, бабка Марья, – пробасил великан Николе в ухо, для чего ему пришлось согнуться пополам.

Никола, закрывший глаза от ужаса и ожидания неминуемой смерти, приоткрыл один глаз и подался вперед:

– Меня Миколкой давно никто не звал, – с любопытством, вперемешку со страхом, произнес Никола всматриваясь великану в глаза.

– Из живых только я и осталась, – снова пробасил Ондрюша.

– Марьюшка! – кланяясь воскликнул юродивый, почувствовав во взгляде великана знакомое притяжение и тепло.

Никола с восхищением глядя на великана обходил его по кругу и причмокивал языком:

– Вот так Марья! Вот так да!

– Микола, мне нужна твоя помощь, – прервала его Марья. – Не откажешь?

– Да что ты, Марьюшка, я за тебя и голову на плаху не пожалею.

– Нет уж, – грустно улыбнулся Ондрюша, – голову оставь при себе. А вот чтобы и остальные головы сберечь, я расскажу, что тебе придется сделать.

Теперь, в небольшом отдалении, незримой тенью, за Ондрюшей следовал юродивый, умевший всегда оставаться незаметным. Марье оставалось только ждать и надеяться, что она не ошиблась. И она, наконец, дождалась. Ужиная перед костром, с десятком других опричников, Марья снова услышала знакомый звон в ушах. Она так долго этого ждала, но волновалась безумно, понимая, что от нее сейчас зависят многие жизни и что по ее вине колдун не был остановлен раньше. Она заставила великана встать и осмотреться. Вдалеке приметив всадника, Ондрюша плюхнулся на место и продолжил обгладывать огромную кость. Сидя в окружении опричников, он возвышался над ними и легко мог наблюдать за приближением колдуна. Когда всадник приблизился достаточно близко и сидевшие рядом с Ондрюшей опричники поднялись, приветствуя его, когда колдун был так близко, Ондрюшу окликнул Бельский:

– Ондрюша, подь сюда, – глядя на не желавшего двигаться с места великана снова поторопил он.

– Дай доесть-то, – пробасил богатырь в то время, как Марья судорожно пыталась найти решение.

– Ондрюша, – чуть громче крикнул Богдашка, но опомнившись продолжил ласково, – там Григорь Лукьяныч тебя кличет. Нужно сани приподнять да подержать, пока Дмитрич чинить будет. Государь велел к отъезду подготовиться.

Ондрюша поднялся. Резкими, размашистыми шагами он пересек двор, не поворачивая головы. Марья искала выход из сложившейся ситуации. Ондрюша просто перестал существовать, все перестали существовать, сейчас была только она и ее мысли. Только поиски решения проблемы занимали ее. Она больше не имела права на ошибку. Она больше не позволит колдуну уйти. Она не сможет больше вынести ужаса, который творился вокруг нее последнее время. Она понимала, что не выживет в этой битве, и не жаждала жизни, после того, что ей пришлось пережить. Для нее эти смерти были куда большим злом, чем для тех, кто остался жив. Ведь каждую смерть чувствовала она, как свою. Она умирала, но продолжала жить дальше и чувствовать людскую боль, отчаянье, страх, обреченность. Как можно пережить боль ребенка, умирающего от ледяной воды, сабли, лошадиных копыт, а потом чувствовать тоску, нестерпимую боль и ужас его матери, и остаться в своем уме. Марья не хотела умирать, но она не хотела с этим жить. Решение