Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рафаэль потушил сигарету. Он хотел вернуться на работу, но замер, пораженный в самое сердце.
Он снова увидел Ангела. Эта кукла была девочкой. Она ловко скакала по ступенькам, держа за руку какого-то мужчину. Рафаэль поздоровался с мужчиной. Тот ответил с улыбкой, спросил, как дела. Глупый треп. Рафаэль реагировал на светские фразы, улыбался, даже смотрел собеседнику в глаза, но шестым позвонком чувствовал, что должен создать новую картину.
«Я снова нарисую ангела».
9. Самуэль Мун
25 июня 2001 года
Треверберг
Кристианна поднесла мундштук к накрашенным помадой цвета свежей крови губам, сделала затяжку и выдохнула дым, запрокинув голову. Она собрала волосы в строгую прическу, выбрала платье-футляр и выглядела так, будто только что сошла с красной дорожки. Когда она позвонила ему сегодня утром, Самуэль честно работал. Он готовил новую картину и был погружен в нее. Алкоголь помог снять напряжение и наконец прогнать мысли о маньяке, полиция его не трогала, возвращение Теодоры вдохнуло силы. Вместе с силами вернулось привычное желание приключений, и звонок помощницы художник воспринял как самый благоприятный знак из всех, что только можно представить. Сэм летел на встречу, окрыленный предвкушением. Он десятки раз прокручивал в голове предстоящий разговор, пытался вспомнить, какой в выбранном для встречи ресторане туалет, можно ли там уединиться. Или, может, рядом есть уютный отель, не принадлежавший Рихтер и ее семье? Видеонаблюдение, которое в городе начали устанавливать не так давно, почему-то художника не беспокоило.
Увидев Кристианну, он обомлел. Помощница выглядела великолепно. Она чуточку поправилась, лицо обрело выражение легкой надменности, в каждом ее жесте сквозила уверенность в собственной неотразимости. Что бы с ней ни делал Магдер, это пошло на пользу. Но в самой глубине глаз Мун заметил то самое выражение, которое так любил отражать на некоторых своих картинах. Страх, неуверенность, предвкушение. Жгучая смесь, которая оттеняет наслаждение, делая его абсолютным. То, что чувствуешь, изменяя. Ты получаешь запретный плод, ты испытываешь стыд, ты боишься, что тебя раскроют и придется объясняться, но ты идешь на это осознанно – ведь оргазм, которого ты достигаешь с чужой женщиной, невозможно сравнить с тем, что получаешь со своей. И тот и другой прекрасен, но один полон энергии и мощи, как жизнь, а другой манит загадкой и освобождением, как смерть.
– Я очень скучала по тебе, – наконец произнесла Кристианна. Она стряхнула пепел в хрустальную пепельницу и доверительно заглянула ему в глаза. – Прости за те слова. Я должна была отстраниться, побыть наедине со своими мыслями, чтобы понять, как жить дальше.
– И что ты поняла?
– Что хочу жить так же, как раньше.
– Изменять мужу со мной и чувствовать себя жутко счастливой потаскушкой?
Кристианна слабо улыбнулась. Она взяла бокал, в который несколько минут назад художник налил великолепного сухого вина, сделала глоток и блаженно зажмурилась.
– Если тебе нравится так думать, пусть будет так, – спокойно проговорила она. – Сколько лет мы вместе?
– Сколько лет мы трахаемся? Много. Как ты пришла ко мне работать, так и начали.
– Я бросила институт ради тебя.
Сэм пожал плечами.
– Ничего, ты же в итоге получила образование. А еще опыт. И меня.
– И твоих бесконечных жен.
– Жены никогда нам не мешали.
– Это правда. – Она наклонила бокал к нему так, будто хотела коснуться его.
Сэм улыбнулся. Он пил кофе с коньяком и чувствовал себя совершенно счастливым. Ему нравилось отпускать шуточки, видеть, как ее щеки заливаются румянцем. Он уже думал о том, как бы сломать ее прическу, как вытащить из нее все шпильки, распустить волосы, потом расстегнуть платье и добраться до груди. У этой женщины была чудесная грудь, которая идеально ложилась ему в руки. Он все хотел ее зарисовать, но почему-то не мог сосредоточиться на эротике, когда брал кисти в руки. В итоге картины получались мрачными, реалистичными и очень дорогими, а перед мысленным взором стояла простая красота женского тела. Молодого женского тела.
– Твоя выставка прошла великолепно, – продолжила помощница, не дождавшись ответа. – Мы много заработали, окупили затраты на организацию в несколько десятков раз. Все довольны.
– И твой муж?
– И мой муж.
– Он достаточно старался, чтобы отблагодарить тебя за то, что ты организовала ему такой финансовый поток?
Кристианна ухмыльнулась. На мгновение ее лицо стало ехидным, черты – тонкими.
– О, он очень старался. Во многом он старательнее тебя.
– Но не лучше?
– А я лучше Теодоры?
Сэм побледнел. Вопрос застал его врасплох. Он не сравнивал своих женщин между собой. Уж точно не в категории «лучше-хуже». Кристианна была пламенем. Он молодел рядом с ней, ему хотелось творить безумства. А рядом с Теодорой он мог просто расслабиться и не играть никакой роли. Он часто сравнивал невесту с богиней Герой. Вековечная мудрость, покой, сдерживаемая сила, которая в любой момент могла затопить его, весь город и даже планету. В постели с Теодорой он просто отключался и плыл по течению. Это было прекрасно.
– Я бы не сравнивал, – наконец выдал он.
– Тогда никого не стоит сравнивать, Сэм.
– Договорились. Что еще у тебя происходило?
Кристианна подцепила тонкой вилкой кусочек тунца из тарелки и обворожительно улыбнулась.
– Я работала, отдыхала, занималась любовью, приводила в порядок новый дом. Мы переехали, теперь мы с тобой почти соседи.
– Я слышал что-то об этом. Почему купили особняк не у меня?
– Алексон хотел конкретный дом с конкретной историей и в конкретном месте, – пожала плечами Кристианна. – Я и так приношу тебе кучу денег. Не жадничай.
Официант принес художнику стейк из мраморной говядины. Стейк средней прожарки, листы салата и тонко порезанный картофель в качестве гарнира. Острый соус. Художник надрезал стейк, попробовал маленький кусочек и удовлетворенно кивнул. Официант испарился, удостоверившись, что все хорошо.
– Если и есть место, где в Треверберге умеют готовить мясо, так оно именно здесь, – блаженно закрыв глаза, промурлыкал Сэм. – Я сотни раз пытался повторить рецепт, но ни черта не получалось. То слишком сухо, то нет нужной корочки, то не те оттенки вкусов. Здесь мясо идеально.
– Мой тунец тоже великолепен.