«Другой случай будет?! – кричит из-под тёмного неба надсадный старческий голос. – Я, значит, последнее продаю, а мне другого случая ждать велят?!»

Гонец, доставивший восьмому царевичу обидную весть, благоразумно держится опричь, Злат его даже не видит. Сам он не смеет поднять головы – силится вдеть отцовские ноги в ремённые стремена лыж, но Коршак слишком зол и раздражён, чтобы хоть мало устоять на одном месте. Все уже поняли: никакой охоты нынче не будет, однако повеления подать снегоступы царевич не отменял, а самочинных решений от подданных он не терпел отродясь.

«Это хлевок с утками, а не воинский путь!»

Злат кое-как улавливает лыжей отцовский сапог, правый, где болтается бусинка… Пальцы, заледеневшие без рукавиц, вхолостую соскальзывают с завязок.

«Никчёмный сын шлюхи, зачатый позади нужника!..»

Каёк обрушивается на спину. Искры из глаз! Злат горбится на снегу, прикрывает голову рукавами. Ждёт новых ударов. Однако лыжный посох вдруг валится из рук Коршака, царевич сгибается в кашле. С морозом вроде нынешнего скверные шутки. Разумный полесовник дышать-то старается через шерстяную повязку, какое на воле криком кричать!

И кто опять выйдет кругом виноват, если батюшка разболеется?

К Чёрной Пятери следовало бы привозить из Выскирега впавших в уныние. Тех, кто грустно взирал на повседневность стольного города, замечал плесень медленного умирания и рассуждал о погибели тысячелетней державы. Много ли разглядишь из затхлого подземелья?

Ушедшая вода лишь добавила береговым откосам величия и неприступности. Дорога карабкалась наверх крутыми локтями, плотный ком тумана казался венцом, возложенным на утёсы. Ветер клонил и оттягивал его вершину, рвал косматый хвост на клубы и полосы, уносил в тучи. Пять гордых башен то появлялись, то пропадали во мгле. Одна, самая высокая, чуть клонилась, подрубленная Бедой, но и она собиралась стоять ещё не один век…

Медлительные сани одолели половину взъезда, когда из тумана высыпали мальчишки. В валеночках, в залатанных сермяжных кафтанишках. «Новые ложки», – сообразил Злат. Как есть выскирегские мезоньки. Разве что не такие наглые и вороватые. Мальчишки гнушались следовать дороге. Садились в снег, скатывались напрямки. С поклонами окружили походников, облепили сани, взялись помогать оботурам на последних, самых крутых петлях подъёма.

Мост через заплывший ров давно врос в землю. Ворота стояли распахнутые – зримый знак, что здесь никого не боялись. У ворот собралось население крепости. Несколько старших, ещё подростки и ребятня.

– В доме Владычицы рады послужить рождённому от царственной крови, – поклонился гостю суровый светловолосый мужчина. – Повелевай, Коршакович.

Злат нашёл глазами надвратный лик, тёмный от сырости, коснулся ладонью груди:

– Я привёз от подножья Огненного Трона слово привета верным детям Царицы… Ты, верно, Лихарь?

Смекнуть было легко. Мартхе не ошибся: перед Златом стоял вылитый Гайдияр, только моложе. Лицо, осанка, мужественная и грозная стать…

Лихарь снова поклонился:

– Мой господин чтит вниманием самого последнего из котляров.

С ним вышли здравствовать Злату ещё двое, сходные, как отец и сын. Только старший почтенное брюхо уже нагулял, а младший пока нагуливал.

– Идём в тепло, достойный свет Коршакович, хватит перед воротами без правды стоять! В мыльне отогреешься, угостим, чем богаты…

Злат сказал:

– Владыке Хадугу доносят, Шегардай вот-вот украсится новым дворцом вместо старого. А сам я вижу: ты будешь добрым державцем тому дворцу, сын Гелхи.

Польщённый Инберн распушил усы. Всякому радостно сознавать, что его имя знают в столице, в покоях Высшего Круга. Он хлопнул по плечу круглолицего парня, вытолкнул вперёд:

– Вот, наглядочка готовлю, за меня служить в доме Владычицы… Он тебе всё у нас покажет, расскажет. Кланяйся, Лыкаш, благородному Коршаковичу!

«Лыкаш», – подтверждая догадку, кивнул про себя Злат. Вслух сказал:

– Я лишь скромная щепка от восьмой ступеньки трона. Доведётся ли повидать здешнего волостеля, великого котляра?

Лихарь ответил:

– Мы нынче к вечеру учителя ждём.

Злат всё же пренебрёг советами Мартхе, вздумал явить понимание воинского пути:

– Он, верно, с орудья идёт во славу Владычицы?

Брякнул, сразу понял оплошку. Мораничи переглянулись. Лихарь не унизил знатного гостя, ответил тонко:

– Наш великий отец по земле ходит и воздухом дышит во славу Владычицы. Он третий день сыновей на лыжах гоняет, ныне, вышней милостью, возвратится.

«Прости, друже! Впредь нипочём твоего вразумления не покину…»

Инберн толкнул воспитанника. Воробыш кашлянул, отважился подать голос:

– Благоволишь ли, батюшка высокоимённый гость, глазом посмотреть, хороши ли палаты приготовлены…

Злат милостиво кивнул. Было стыдно и смешно. В Выскиреге он ходил ничтожным для всех, кроме Эдарговичей. В хоромах Высшего Круга сидел всего один раз. На коврике у двери. А здесь! «Как бы под конец похода к царской почести не привыкнуть…»

Лыкаш тоже заулыбался. Оставил робость, повёл знатного гостя во двор.

Недоставало человека, о коем Мартхе рассказывал всего более. «В дозоре? На башне сторожем? В холоднице наказанный?..»

– А где… – начал было Злат. Спохватился, прикусил язык. Про дикомыта, если что, лучше вовсе не спрашивай, упреждал Мартхе. Тотчас поймут, с какого дерева кукушка накуковала…

Услужливый Лыкаш повернулся:

– Что, господин?

В это время молодые мораничи во дворе словно бы слитно колыхнулись в одну сторону. Мгновением позже сразу с двух башен, обращённых к заливу, долетел громкий свист.

– Идут! – обрадовался Лыкаш. – Учитель возвращается! Полуднём раньше, чем ждали!..

Злат оглянулся. Все не занятые обустройством походников бежали вон со двора. Туман взялся вихрями за спиной сурового стеня: первый долг Лихаря был наставнику, потом уж всем остальным.

– Не угодно ли будет благородному гостю… – начал старший державец.

Злат даже не вспомнил, вменяла ли что в таких случаях выскирегская чинность.

– Идём скорей, добрый Инберн! Встретить в воротах великого сына Владычицы, это ли не честь для меня!

Вывалившись обратно на снег, он увидел зрелище, достойное памяти.

Внизу во всей славе распахивалась морозная ширь, которую Злат только что измерял своими ногами… и, если по совести, предвкушал не видеть ещё хоть несколько дней. Ребятня, обойдённая лесной потехой с учителем, гроздьями свисала с края обрыва, галдя хуже птичьего базара. Мальчишки наперебой тянули руки, указывали что-то вдали. Злат присмотрелся. По замёрзшей ладони залива подползали два тёмных пятнышка. Медленно-медленно, одно чуть впереди.