Адам вышел навстречу, и Мафусаил устрашился при виде роста иразмеров первочеловека. Он выглядел моложе не только Сифа, Еноса или Каинана,но даже Иареда и Еноха. В нем чувствовалось нечто необычное, отличающее отостальных людей, и Мафусаил смятенно напомнил себе, что Адам —единственный человек на свете, который не рожден мужчиной и женщиной.

Мафусаил поспешно соскочил с коня, тот пошел за ним следом,а Мафусаил, не дойдя до Адама трех шагов, преклонил перед ним колено.

— Приветствую тебя, великий, — сказал он сосчастливым трепетом в сердце, глядя снизу вверх в лицо первочеловека. — ЯМафусаил — сын Еноха. Енох — сын Иареда, а Иаред — первый сынМалелеила. Малелеил же…

Адам прервал с улыбкой:

— Малелеил — первородный сын моего правнукаКаинана, которого я успел подержать на руках. Значит, ты — седьмой от меняпо прямой линии?

— Да, великий Адам!

Адам легко поднял его, Мафусаил ощутил, что впервыепродолжает смотреть на другого мужчину снизу вверх. Адам выше почти на голову,шире в плечах, от него исходит ощущение дикой силы, что может быть как доброй,так и очень недоброй.

— Иди ко мне, — сказал Адам приветливо, — дайобнять тебя, богатырь… До чего же ты хорош!

Мафусаил сказал почтительно:

— Если и хорош, то лишь потому, что я по прямой линиииду от Адама.

Адам засмеялся.

— Ева!.. Ева, ты где? Иди посмотри, какой учтивый утебя прапраправнук!

У Адама Мафусаил погостил, как ему казалось, недолго, всегопару лет, многое не понял из его рассказов о рае и беседах с Господом, нозапоминал жадно, чтобы пересказать отцу Еноху, самому праведному и следующемузаповедям, данным небом.

Как только он отбыл, Адам, в свою очередь, собрался в путь,только в другую сторону, все еще надеялся достичь края земли или хотя бы мест,куда не ступала нога его потомков.

Идти приходилось через населенные людьми пустыни, черезгоры, где на каждом уступе сторожевая башенка, через степи, где кочевники пасутбесчисленные стада, и через холмы, сплошь покрытые виноградниками. Везде люди,везде жизнь, и везде высокие стены, укрепления, часто проходят отряды суровыхмужчин с оружием в руках, а из кузниц доносится постоянный звон ударов пожелезу.

И куют, как невесело понимал Адам, вовсе не соху илиплотницкие топоры. Спрос на топоры, которыми убивают людей, гораздо выше.

Адам еще никогда не забирался так далеко, он был уверен, чтоуже дошел до края земли, и когда ему сказали, что вон тот далекий город нагоризонте называется стольным градом Иареда, его потомка в пятом поколении, ондаже заколебался: нужно ли туда идти, не будут ли люди такие же дикие излобные, как в городах, которые построили потомки Каина.

Он остановился на вершине голого каменистого холма, откоторого несет жаром, словно от раскаленного в печи камня, и озирал как далекийгород, так и окрестности.

Сухая и бесплодная земля раньше тянулась от серо-черныхскал, даже не земля, а усыпанный известью песок, но руки его потомков теперьоживили долины и даже холмы. Везде сады, посевы, склоны холмов усыпаныпасущимися стадами, а редкие озера полны одомашненных гусей и уток.

Когда он первый раз проходил по такому выжженному злымсолнцем безлюдью, где даже ящерицы брезговали селиться, всегда думал, что людямздесь делать нечего, но они приходили, селились, рожали детей. И если онпоявлялся там через какую-то сотню пустяковых лет, воздух уже звенит отдетского смеха, на берегу глинистой речки тянутся селения, окруженные буйнойзеленью, а еще через два поколения такие вот спаленные солнцем местапревращались в сплошные огромные оазисы.

— Ну что, — проговорил он вслух, — не этогоТы ждал?.. Думал, погибнем вне врат Эдема, будем скулить и, поджавши хвосты,проситься обратно? Но Ты сделал садом только Эдем, а мы делаем им всю Землю!

У него давно появилась эта привычка разговаривать вслух,слишком часто путешествовал в одиночестве. Иногда ловил себя даже на том, что ив присутствии Евы или детей говорил что-нибудь вслух, но спохватывался и свиноватой улыбкой отмахивался: мол, не обращайте внимания, старики ужезабывают, где они находятся.

Он собирался спускаться с холма, как вдруг с небес, изглубин земли и из самого воздуха раздался могучий и очень знакомый Голос:

— Почему? Как раз на это Я и надеялся.

Адам пробормотал несколько ошалело:

— Господи?.. Ты?

— А кто посмеет с тобой так говорить?

Он ответил с неловкостью:

— Да появлялись тут… Твои… которые посланцы.

Голос ответил гулко:

— Разве у тебя не появляются иногда мимолетные мысли,за которые бывает стыдно?.. А иной раз даже не мимолетные… А ведь у тебя-томыслей горстка… Но ты, Адам, жил правильно и поступал правильно. В целом. Намелкие отступления Я закрываю глаза… Иначе людей надо истребить немедленно. Тысумел пройти по жизни и без моей направляющей руки… иногда отступая в стороны,но все же правильно. И ты пришел…

Что-то тревожное прозвучало в знакомом Голосе, но Адам необратил внимания, спросил жадно:

— Ты не показывался мне, как и другим… это я понимаю,это отлучение за мой проступок… но почему перестал говорить?

— Я не перестал, — ответил Голос. — Япостоянно говорю с тобой, Адам. Но уже с тобой… раздробившимся на тела… намного тел.

Адам взмолился:

— Господи, я не понимаю тебя!

— Ты видишь разных людей, — ответил Голостерпеливо, — но Я все так же вижу одного. Хоть тогда, когда ты был в самомделе один, хоть теперь, когда тебя уже много. Ты все тот же Адам, только вомножестве тел. И как одним твоим проступком все эти тела стали виновными, так иоднажды одной великой жертвой все будут прощены.

Адам прошептал, оглушенный:

— Не велика ли ноша… чтобы все несли груз вины одного,и не велика ли ответственность одного, чтобы мог снять грех сразу со всех?

— Человек… — ответил Голос, — бываетнастолько низок, что позорит весь род людской, но бывает и настолько велик, чтоодним своим существованием может оправдать весь род человеческий.

Адам повторил в ужасе:

— Не велика ли ноша… Лучше бы я об этом не знал! А такходи и сверяй каждый шаг.

Голос поинтересовался:

— А что, тебя в самом деле тревожит, чтобы все былоправильно?

Адам огрызнулся:

— Ты же Всеведущий, ты должен знать!

— Мало ли, — ответил Голос, — что Я знаю. Яне отвечаю на то, о чем не спрашивают.

Адам спросил зло, но сам услышал, как в его резком итребовательном голосе прозвучало отчаяние: