– У парня уже пробиваются усы, – сказал рыцарь, лениво жуя. – Не пора ему быть бакалавром при рыцаре?

– Хорошо, что ты заговорил сам. Я хотел спросить об этом тебя, – ответил Баррион. – Ты свободный всадник и блестящий рыцарь, а вместе с тем довольствуешься должностью кутильера, почетного оруженосца при моей персоне. Ты же понимаешь, что мне вряд ли предстоит когда-нибудь стать властительным лордом на Овечьих Холмах. А сейчас я сделаю Хонга своим меченосцем или щитоносцем. Ты не затаишь обиду?

– Меня устраивает моя жизнь, – равнодушно ответил Утес. – Что я буду делать дома, в Земляничном доме? Каждый раз, когда я наведываюсь домой, жена тяжелеет и всегда приносит девчонку.

– И часто ты бываешь в своих владениях?

Рыцарь задумался. Его длинное лицо напряглось.

– Пять раз за последние восемь лет, – сказал он. – Делай Хонга оруженосцем. Отец стал таскать меня по Овечьим Холмам с двенадцати лет, и ему всегда было наплевать, где я сплю и что ем, главное, чтобы у него под рукой был острый меч и вино в бурдюке. Что еще надо, чтобы мальчик стал мужчиной, если не служба рыцарю? Посмотри на меня, меч дал мне все, что я имею. Даже мое скромное имение это приданое жены. Ее сердце я завоевал этим клинком на турнире. И очень кстати. В их роду не нашлось мужчины, которому можно было передать фамильный маерат. А я смог убрать со своего щита косую полосу.

– Ты был рожден бастардом? – вскинул на него глаза Баррион.

– У нас говорят проще – ублюдком… но последний, кто назвал меня так, много лет как гниет в болоте Щавелевой Гати. Хотя ему и удалось оставить след на моей щеке.

Когда солнце начало клониться на запад и слепить глаза путникам, лес по обеим сторонам дороги начал редеть. Темные ели и розовые сосны стали уступать первенство корявым дубам и бледнокожим остролистам. Эти гиганты не любили соседства других деревьев, безжалостно глушили подлесок. Хотя солнце опускалось, лес с каждой лигой становился светлее. Внизу, под кронами, видно было далеко, как в королевском парке. Это означало, что они приближались к Запретным курганам.

Никто не хотел провести ночь на проклятом месте. Холмы, усеянные зубцами острых камней, были не чем иным, как древним капищем береттеев. Здесь лесной народ творил над детским телом Истода свои мерзкие ритуалы. Горе путнику, застигнутому здесь ночными тенями Селены. Все слышали об этом в детстве страшные сказки и не хотели проверять на себе их правдивость.

Путники отошли от дороги в лес на два полета стрелы и стали готовиться к ночлегу.

Когда развели костер, сумеречные тени мягко обступили лагерь со всех сторон. Баррион задумчиво смотрел сквозь дрожащий воздух на бледную ленту королевского тракта.

Впервые за два года он направлялся на запад от Капертаума. Где-то там в этот час Марта готовится закрыть аптеку. Может быть, она медлит. Он подгадывал свои визиты к этому времени. А может, она давно не ждет его. Прошло слишком много времени. Блеклые силуэты слуг, собирающих в сиреневых сумерках хворост, их приглушенные переговоры становились все призрачнее. Искры, взлетающие фонтанчиками над жаром огня, делали веки все тяжелее…

Вдруг толчком его вырвало из дремоты. В голове вспыхнуло – послание Альды. Как он мог позабыть о нем?!

Он извлек из рукава скрученную полоску пергамента. Сломал печать. Наклонился ближе к пламени и пробежал глазами по скупым строчкам:

«Аптекарь выкрал и увез Марту и малыша из столицы. Ищем. Альда».

Подошел Утес, поставил седло подле кострища, прогоняя сумеречный морок. Бросил ватную куртку.

– По дороге купеческий караван прошел. В Пархим, – сказал он. – Говорят, еще два идут позади. Когда такое было? Спешат до ночной стражи. Я велел на обочине выставить ваше знамя, милорд.

Он покосился на пергамент в руках Фюргарта, на его застывшую позу.

– Кто-нибудь умер? – спросил он.

Баррион непонимающе поднял голову.

– Скорее наоборот, – ответил он после паузы.

Марта была у Альды. Возможно, все это время. А малыш? Это ведь значит – мальчик? Его сын. Но это значит, что он… бастард. Его сын, его первенец будет носить эту отметину всю жизнь. И с этим ничего нельзя будет сделать?

Альда пишет скупо. Верно, думает, что он знал про ребенка. Она опекала их. Если бы он только действительно знал… Никто не смог бы удержать его здесь.

– Если наоборот – это хорошо, – сказал Утес.

Баррион не ответил. Он думал, что теперь делать. «Похитил аптекарь». Ее дядя. Значит, нет смысла направляться в Эдинси-Орт. А где их искать? Он может сделать это лучше, чем шпионы Луция Аорна? А поручение отца? Если Кади Берн и бастард Сонетров… бастард… Если они укрываются у Бернов и Стевариус Сонетр узнает это… Будет война. Ярл Стевариус потерял второго сына и не простит этого, если решит, что виноваты Фюргарты. Никому не простит…

– Позови Хонга. Где он шатается?

– Решил?

– Решил.

Баррион встал. Поднял из примятой травы свой меч. Не спеша повесил его на ремень. Положил обе руки на серебряное навершие в виде головы льва. Одну на другую. Прикрыл глаза.

– Стань сюда, парень, – послышался голос Утеса.

Баррион молча прочел очищающие слова. Прислушался, но, как всегда, ничего внутри себя не услышал и не почувствовал. Но так нужно… Вокруг в траве поочередно стрекотали кузнечики. Потрескивал огонь. Через некоторое время он стал слышать сбивчивое дыхание мальчишки, потом ровное дыхание Утеса, но больше ничего…

Достаточно. Он открыл глаза. Хонг и Утес оба смотрели на него. Утес – пытливо, он словно пытался понять какой-то секрет, которого на самом деле у Барриона не было. И Хонг – напряженно, с нарастающим волнением. Для него наступал необыкновенно важный час. Никто не предупреждал его. Не было принятого в таких случаях многодневного поста. Даже ночи возле остролиста. Но когда по взгляду Барриона мальчишка понял, что сейчас будет это долгожданное посвящение в оруженосцы, в мужчины, – сердце застучало у него в горле. Баррион и Утес… они оба знали и видели это.

– Риард Хонг, – произнес Баррион.

– Я, мой господин, – прошептал мальчишка.

– Я предлагаю тебе быть моим меченосцем. Хочешь ты этого пути?

– Да, господин. Это честь для меня.

– Следовать за мной, служить мне?

– С радостью, господин.

– Носить мое оружие, прикрывать мою спину?

– Клянусь, господин.

Баррион левой рукой расстегнул ремень. Меч грузно упал на землю. Хонг торопливо наклонился, поднял меч в ножнах. Кожаный ремень с львиными мордами двумя змеями свисал из его рук. Парень протянул меч рукоятью к рыцарю. Баррион медленно вытянул его и поднял обе руки вверх.

Риард опоясал его ремнем, застегнул застежку и завязал узел. Баррион кивнул ему. Парень сделал шаг назад. Рыцарь взмахнул мечом, описал им дугу в воздухе и плашмя ударил Хонга блестящим лезвием в плечо.