– Аккуратней с чародеем, – сказал Йонас ей вслед. – Не влезь в чужой конфликт.

Анна прошла до Фишердамм и заскочила в гаштет на набережной. От павильона по улице тянулся вкусный дымок, умопомрачительно пахло жареными сосисками, и девушка не смогла пройти мимо. Только теперь она осознала, что здорово проголодалась. Перед входом обогнула внушительную кучу неразобранных дров. Рыжая девица в переднике перекидывала поленья в садовую тележку и отступила в сторону, давая ей дорогу. Анна толкнула дверь на пружине.

В гаштете она взяла сосиски и бокал пива. Еще попросила завернуть ей с собой пирог с крольчатиной. Публики было немного. Она уселась подальше от пышущей жаром дровяной печи.

За окном мужчина с красным обгоревшим лицом и шеей вел быка, впряженного в телегу. Резиновые колеса мягко шелестели по асфальту. В повозке башней поднимался высоченный стог сена, стянутый оранжевыми ремнями. В другую сторону проехал на велосипеде почтовый курьер с нашивкой золотого рожка. Толстая кожаная сумка с корреспонденцией висела у него за спиной.

– Хозяин, не будет у вас какой работы? – Женщина с медными крашеными волосами стояла возле прилавка.

Внимание Анны привлекли знакомые интонации в голосе. Только теперь в нем преобладали просительные нотки. Это была ее бывшая квартирная хозяйка София Ковальчик. Мужчина, не отрываясь от работы, помотал головой, и женщина, скорбно опустив плечи, повернула к двери.

– Фрау Ковальчик, – позвала ее Анна от окна.

Женщина близоруко улыбнулась и нерешительно подошла к столику. Анна приглашающе убрала с соседнего стула рюкзак.

– Вы не торопитесь? – спросила она.

– Ах, Анна, – просияла фрау Ковальчик, узнавая свою бывшую квартирантку, – это ты. Не видела тебя с тех пор, как мир перевернулся. Куда же мне теперь спешить.

– Где вы теперь проживаете? Слате ведь полностью эвакуировали.

– Проживаю? Койка в палатке. Это все, что у меня теперь есть. Я ведь той ночью была не дома… Ну, так вышло, что у меня даже не было минуточки заскочить на Флидербергштрассе. Я была в центре, и вдруг все так закрутилось. Война, выстрелы. Потом я к вечеру побежала домой, а на Бруннен, на мосту – солдаты. Копья, флаги. Не пускают.

Она промокнула глаза бумажным платочком.

– Так вы теперь в палаточном лагере. Вас там хоть кормят?

– Дают талоны. Душ есть. Хорошо, что тепло стоит. Мы словно в лето попали, но все равно разве это подходящее место для жизни? Для женщины в моем возрасте. Людей расселяют постепенно по муниципальным квартирам, но одиноким дают только комнату, и для этого нужно ходить на тяжелые работы, а я… ты ведь знаешь, у меня давление. Если бы найти работу полегче, я сняла бы хоть какое-то жилье. Очень жалею, что нет никакой возможности попасть домой. Стену там строить не будут. Решили совсем оставить наш городок. Говорят, слишком далеко он, а наш милый Зонненбергский лес уже и не он вовсе, а чужой запретный… и там чудовища и дикари. А я там всю жизнь прожила, в милом Слате…

– Ничего, все еще наладится. Все мы обязательно вернем. Только вот немножко собраться с силами… Ведь правда? – Анна увидела, что на пальце у собеседницы довольно внушительное кольцо.

Фрау Ковальчик перехватила ее взгляд и жалобно улыбнулась.

– Это мое вдовье. Нужно было бы продать, наверное, да?

– По правилам, золото город должен купить, это безопаснее и выгоднее, – ответила девушка. – На монетный двор сходите. Они только десятину удержат. Ну, мне нужно идти, фрау Ковальчик, – сказала она, надеясь, что это не выглядит как бегство. – Вы позволите вас угостить?

– Спасибо, Анна. Ты была всегда такой милой девушкой.

Анна дотронулась до ее плеча и подошла к стойке. Она положила на поднос два гроша и еще два положила рядом и указала хозяину на благодарно улыбающуюся женщину. Мужчина смахнул монеты в свою широкую руку и поклонился девушке. Анна внимательней посмотрела на хозяина, настолько это был нехарактерный жест для немца, и увидела по одежде и прическе, что это обычный местный горожанин.

Обувная площадь была полна народа. Купцы всех оттенков кожи, в самых разнообразных одеяниях стояли за своими лавками и приценивались к товару. Все здесь было наоборот, на этом рынке. Покупателями выступали гости, а продавцами жители города. Сюда несли все, что только могли придумать. Разнообразные вещи вываливались на широкие прилавки под оценивающие взгляды усачей в цветных шелковых тюрбанах, краснолицых бородачей в льняных двойных куртках, цокающих языками круглоголовых хитрецов с желтой кожей и других торговцев, понаехавших в Пархим. Все спешили в новый город, появившийся ниоткуда. Необыкновенные для этого мира вещи: яркая одежда, удивительная бижутерия, изделия из металлов покупались за звонкую монету с гербами всех великих домов и увозились по королевской дороге во всех направлениях.

Анна пробиралась сквозь торгующий люд к своему дому. Она помнила эту площадь возле городской ратуши почти пустой и молчаливой в прежнем Пархиме. Сейчас чинная пустота официальной части города сменилась многолюдьем, наполнилась жизнью.

Чей-то острый локоть больно ударил ее в бок. Она недовольно обернулась и увидела стражника, который цепко держал парнишку за шиворот. Тот дергал худосочными членами во все стороны, пытаясь вырваться из его рук.

– Пусти, дяденька, пусти. – Слезы прокладывали дорожки на чумазом крысином личике.

– За что ты его? – спросила Анна, отступая в сторону. Стражник был знакомый, из старых полицейских.

– Кошелек срезал у купца. Прямо на моих глазах. Нужно отдать его фюргартовским.

– Не отдавайте, дяденька. – Паренек упал на колени и повис у стражника на руках. – Мейстер закона велит отрубить мне руку. Смилуйтесь.

– Руку? – опешил мужчина и посмотрел на Анну.

– И поделом, – сказал толстенький господин с круглым лицом. – Нечем воровать будет.

– Может, его к госпоже судье отвести? – задумался стражник.

Анна сердито протиснулась мимо пухлого купца и невзначай старательно наступила армейским ботинком на его ногу в кожаной чуне.

Возле ступенек ее подъезда появилась новая передвижная лавка. Крепкий черноволосый и черноглазый мужчина средних лет с выпуклым лбом стоял за прилавком. По обычаю купцов из королевской марки, на нем было надето две куртки – одна на другую. По-видимому, это должно было означать солидность их обладателя. Широкая дубовая доска была установлена на прицеп от легкового автомобиля, сверху ее закрывал от дождя и солнца брезентовый навес.

Купец только что заключил сделку, и двое его слуг таскали в фургон позади него тюки с какой-то тканью. Он стрельнул глазами по форме девушки, по нашивкам на ее плечах и взял курчавую бороду в широкую ладонь.

– Не желает ли госпожа посмотреть на оружие города Рента, – спросил он, почтительно кланяясь. – Есть прекрасные острейшие мечи. Как раз под руку такой воительной миледи.