В Харькове Екатерина и Потемкин расстались. Она засыпала князя и организаторов поездки почестями. Общее времяпрепровождение углубило их личные отношения. Остаток поездки проходил относительно бесцветно. В Москве дворянство принимало Екатерину прохладно и беспристрастно. Императрица вздохнула, когда она прибыла в Петербург. Но на каждой станции она писала Потемкину письма. Он отвечал на них даже. Все напряжение их впечатлений и отношений было выражено в письме, которое Потемкин написал 17 июля 1787 года: «Матушка Государыня! Я получил Ваше милостивое послание из Твери. Сколь мне чувствительны оного изъявления, то Богу известно. Ты мне паче родной матери, ибо попечение твое о благосостоянии моем есть движение по избранию уединения, Тут не слепой жребий. Сколько я тебе должен. Сколь много ты зделала мне отличностей. Как далеко ты простерла свои милости на принадлежащих мне. Но всего больше, что никогда злоба и зависть не могли мне причинить у тебя зла и все коварства не могли иметь успеху. Вот что редко в свете… Здешний край не забудет своего счастия. Он тебя зрит присно у себя, ибо почитает себя твоею вотчиною и крепко надеется на твою милость… Прости, моя благодетельница и мать, дай Боже мне возможность доказать всему свету, сколько я тебе обязан, будучи по смерть». Это было не прощальное письмо, не завещание, это была его готовность выполнить новую задачу.

Турецкое правительство никогда не рассматривало созданную Потемкиным Новороссию как красочный фантом. Оно знало, что небольшой, но хорошо оснащенный и укомплектованный опытными матросами русский Черноморский флот может в течение 2 дней достичь Константинополя. Султан с неудовольствием смотрел, как под предлогом путешествия императрицы светлейший князь Таврический стягивал на юг все новые подразделения. Австрия и Франция были против вторжения России на Балканы. Но это не значило, что Турция могла быть спокойной. Султан склонялся временами к пожеланиям Швеции. Шведский король надеялся, что Турция объявит войну России, пока императрица находилась на юге. Тайно организованный государственный переворот в Санкт-Петербурге мог бы сместить ее с трона, и тогда смогли бы осуществиться планы Швеции, претендовавшей на русские области.

К войне с Россией Турция готовила свои вооруженные силы с того самого момента, как аннексировала Крым в 1783 году. В Петербурге британские дипломаты в течение последних лет стремились заключить союзный договор. С помощью России можно было решить конфликты Англии в Северной Америке, а также с Францией и Испанией. Однако любезный дипломатический представитель Англии не мог скрыть, что Великобритания поддерживала Турцию в ее подготовке к войне с Россией. По мере того как Екатерина и Потемкин стремились к расширению влияния России на Средиземном море, лондонское правительство усиливало меры по оказанию помощи Турции: деньгами, дипломатическими мерами и непосредственно в военном отношении. Английские морские офицеры (наряду с французскими) обучали турецких матросов. Надежды Швеции базировались на надеждах Англии и Пруссии, что Турция и Швеция заключат союз, чтобы пойти в наступление на Россию с двух сторон. Русское правительство узнало об этих интригах. В 1784 году Потемкин разработал план действий в случае возможного нападения со стороны Швеции. Князь продумал также взаимосвязь с вооружением юга.

Турция понимала смысл инспекционной поездки Екатерины и демонстрацию на рейде Севастополя. Однако объявить войну она решила после того, как императрица уедет на север. Не совсем понятно, хотели ли Екатерина и Потемкин использовать великое путешествие только для запугивания Турции или же в ее основе лежало стремление спровоцировать Турцию к началу военных действий. При всех предположениях не нужно забывать, что в 1787 году еще не была завершена ни колонизация Южной России, ни подготовка русской армии к наступательной войне.

Императрица дала сигнал, и султан понял его. В августе 1787 года Турция объявила России войну и в октябре 1787 года начала осаду крепости Кинбурн, как оказалось, безуспешную. Политическая обстановка была для России не такой благоприятной, как в 1768 году. Сначала военные успехи были скромными, хотя Кинбурн и продолжал оказывать сопротивление. Англия и Пруссия предложили свое посредничество. Екатерина от компромисса уклонилась. Вместе с Потемкиным она была увлечена идеей «Греческого проекта». Даже сепаратный мир Австрии с Турцией не произвел на нее впечатления. Императрица доверяла своему энергичному князю Потемкину.

Ход войны образовывал рамки взаимоотношений между Екатериной II и Потемкиным в 1787–1791 годы. Война ставила границы политике дальнейшей колонизации Новороссии, и все внимание князя было направлено теперь на военные аспекты.

Тем не менее все три фактора — императрица, война и колониальная политика — были для князя тесно переплетены. Кризис освоения юга, который наступил с началом второй турецкой войны, немного омрачил сложившиеся отличные отношения с Екатериной, так как императрица все внимание уделяла исключительно армии и войне. Так как Потемкин зависел в любом отношении и по собственному убеждению от милости императрицы, то он испытывал глубокую внутреннюю драму. Потемкин, будучи сильной личностью на волне успеха, пребывал в волнении, когда для него началась отрицательная полоса. К тому же присоединилось обиженное тщеславие, и все вместе представляло угрозу для колонизации, войны и в конечном счете милости императрицы. Это была бризантная игра за власть, милость и успех.

Простым объяснением было то, что из-за войны Потемкин потерял почти бесспорную независимость своего вице-королевства в Южной России, и война вынудила его заниматься кропотливой повседневной работой, связанной с военными действиями. Он пытался уйти — вероятно, как следствие и возрастающих физических недугов — в иногда склоняющуюся к мистицизму религиозность. Тем не менее у него оставалась вера в Екатерину, славу России и военную цель.

Екатерина чутко относилась к психическим проблемам Григория Потемкина и направляла их в нужные для нее русла. Она писала ему в июле 1789 года, «что враги России и мои равномерно и тебе ищут делать досады — сему дивиться нечего, ибо ты им опаснее всех по своим качествам и моей к тебе доверенности». Месяцем раньше она писала: «С одной стороны, полагаюсь на милость Божию, а в прочем уповаю, что ты не пропустишь ничего того, что делать возможно для разрушения вражеских затей». Она поощряла его на еще более крупные достижения.

Душевное состояние Потемкина в то время характеризует его письмо, которое он направил Екатерине в январе 1788 года [99]: «Болезни, дороговизны и множество препятствий заботят нас, и столь совершенное оскудение в хлебе, что и в Петербурге, как изволили писать, недужных много. В сем случае, что Вам делать?

Терпеть и надеяться несумненно на Бога. Христос Вам поможет, Он пошлет конец напастям. Пройдите Вашу жизнь, увидите, сколько неожиданных от Него благ по несчастию Вам приходило. Были обстоятельствы, где способы казались пересечены. Тут вдруг выходила удача. Положите на Него всю надежду и верьте, что Он непреложен… Людям нельзя испытывать, для чего попускает Бог скорби. Но знать надобно то, что в таких случаях к Нему должно обращаться. Вы знаете меня, что во мне сие не суеверие производит».