орудийные гнезда покрасили в камуфляжный серо-голубой цвет, а вязь соединяющих их тросов-стабилизаторов напоминала бледную паутину на фоне воздушных просторов. Далее вокруг них расположились корабли личной гвардии Кормчего, и, покрывая предыдущие слои, целая туча гораздо более крупных кораблей, верных Чейсону Фаннингу. И на все это отбрасывало длинную черную тень колесо самого адмиралтейства, не уступающее размером дворцу Кормчего.

Совсем, казалось бы, недавно каждое орудие или телескоп в Слипстриме целилось в «Разрыв», но вот уже десятки их разворачивались на шарнирах, и им начинали вторить прочие, в то время как вдоль всей панорамы бешено бегали зигзагами лучи прожекторов, а на кораблях завыли сирены. В воздухе засверкали вспышки, извивающиеся клубы дыма поплыли навстречу рубежному мотлю, устремившемуся сквозь шквал враждебного огня прямо ко дворцу Кормчего.

Антея ухватилась за решетку на своем окне и завопила: «Давай!» Она подпрыгивала, дергая за холодный металл, словно могла оторвать его прочь, и на мгновение даже сама поверила, будто и впрямь сможет. Она чувствовала каждое движение тела мотля, когда тот кружил и увертывался от пушечного огня и ракет, которые сыпались на него дождем. Не так давно, во время Перебоя, Антея долгими днями напролет жила внутри близнеца этого мотля — а вот этот самый нес ее сестру.

Теперь она могла разглядеть каждую черту его серебристого тела, и в том числе — ужасные раны, которые оставляла на нем шрапнель. «Ещё чуть-чуть! Ну давай!»

Стрельба прекратилась — мотль оказался почти вплотную ко дворцу, Артиллеристы не могли больше стрелять, не рискуя попасть в сам дворец. Антея отпрянула назад и восторженно рассмеялась, когда увидела, как мотль невозмутимо взмывает вверх и исчезает из виду — прямо над ней. Она представила себе, как он садится на крышу спальни Кормчего, как его когтистые лапы давят горгулий и раскалывают сланцевую черепицу. Действительно, через несколько секунд мимо ее окна пролетело несколько кусков каменной кладки, отправившись устроить утренний переполох какому-нибудь бедолаге в окружающем дворец городе.

— Ну же! — крикнула она. — Чего ты ждешь? Выковыривай ублюдков!

И только тишина в ответ — молчание орудий, молчание наверху.

Мотль снова запечатал фальшивую Телен. Как и ранее, на астероиде Раш, он не рискнет человеческими жизнями, чтобы добраться до этой дряни. Дворцовая же стража не рискнет разрушить колесо, чтобы добраться до него, так что на данный момент установилась патовая ситуация.

Антея отвернулась от окна. Внезапно вся роскошь вокруг нее показалась просто похабством. Она пнула резной столик, и тот упал с радующим грохотом. Не успела она опомниться, как уже крушила всю комнату.

К вящему удовольствию Антеи, никто не явился, чтобы остановить ее.

* * *

— Прекратите кто-нибудь этот адский шум! — Адриан Семпетерна III, Кормчий Слипстрима, упер руки в бока и уставился на расписной потолок. Когда приглушенные взрывы наконец стихли, извещая об окончании атаки на мотля, монарх резко кивнул и сказал: — Благодарю вас.

Семпетерна снова направил свое внимание на Чейсона. Чейсон, силой поставленный на колени на знакомый мраморный пол в приемном зале Кормчего, дерзко уставился в ответ. У него наконец-то прояснилась голова, и надо что-то придумать, чтобы она ясной и оставалось. Нельзя, чтобы этот жеманный денди разглядел, насколько он уязвим.

Внешне Кормчий выглядел невыразительно: мутные глаза на лице, нависающем над худыми плечиками, и бледные паучьи ручки, постоянно переплетенные одна с другой — когда не бродили по всему костюму, бессознательно поправляя то тесьму, то пуговицу или полу. Сегодня Семпетерна был в бирюзовом; его волосы скрывались под парчовой шапочкой той же расцветки, а позади расходился веером жестко накрахмаленный шлейф, и всякий раз, когда владелец поворачивался, скреб по полу. Чейсону все еще лезли в голову странные мысли, и, поглядывая за передвижением Кормчего, он гадал, велик ли ворох пыли и оброненной мелочевки, который под этим шлейфом собирается.

Единственное, чем Кормчий обладал, так это голос. Он редко умел подобрать правильные слова, но когда ему давали зачитать хорошую речь, то мог, как говорится, заставить рыдать даже статую. Его ораторские способности тесно смыкались с чувством самосохранения, и Чейсон часто думал, что это единственная причина, по которой он все еще жив.

Из-за озаренной лампами колонны выступил Кестрел.

— Ваше величество, — молвил он. — Я вернулся.

Семпетерна моргнул, глядя на него.

— А, так ты вернулся, Кестрел, так ты вернулся. Отличная работа!

— Нам следует обсудить важный предмет, — подходя, сказал Кестрел. В руке он держал большую пачку бумаг.

— Силы небесные! Ты каких-то десять минут как на свободе, и уже приходишь ко мне с бумажками? — Из лица Кормчего вышел бы прекрасный этюд на тему «Изумленная недоверчивость». — Можешь ты какое-то время просто порадоваться своему возвращению, Кестрел? Кроме того, мне еще надо насладиться моей собственной победой. — Он улыбнулся Чейсону. — Кое-что, которым я намерен заняться прямо сейчас.

Он повел пальцем, и дворцовый гвардеец поднял Чейсона на ноги, а потом снова бросил адмирала на колени недалеко от Семпетерны близ одного из огромных витражных окон зала приемов, похожего на собор. Чейсон много раз бывал в этой комнате, но на помосте — никогда; на этом возвышении в любом другом королевстве расположился бы трон, но в Слипстриме вместо него стояло несколько диванчиков, столиков, ковров и растений в кадках. Кормчий Слипстрима правил не с трона, а с кушетки. Конечно, никто, кроме него, его непременных телохранителей и нескольких доверенных приближенных, не мог ступить на ворсистый ковер, покрывавший помост, так что формально Семпетерна оказал Чейсону огромную честь, позволив ему подняться сюда.

Он с важным видом приблизился к Чейсону, шурша шлейфом.

— Итак, твой мелкий заговор наконец-то раскрыт, — промурлыкал он. — Нет, молчи! — сказал он, подняв руку. — Ты испортишь мне момент.

— Не было заговора, — сказал Чейсон. — И вы это знаете.

— А, что касается этого. — Кормчий уставился на свои ногти. — Куда удобнее, чтобы он был. Ой, не смотри на меня так! Это политика, дружок, и тебе бросаться на собственный меч не просто так. — Он наклонился, насколько позволял его наряд, чтобы заглянуть Чейсону в глаза. Понизив голос почти до шепота, он сказал: — Ты действовал благородно, и, может быть, когда-нибудь я смогу публично это признать. Хотя, вероятнее, нет, учитывая, что мне придется из тебя сделать поучительную историю и пример. Но мы оба знаем, что общественное благо сейчас важнее правды, верно ведь? Или не важнее? Чейсон, посмотри мне в глаза и заяви, что очистить твое имя важнее, чем положить конец этому мятежу и предотвратить дальнейшее кровопролитие.

На миг Чейсон лишился дара речи. Он уже было ответил «Мы можем сделать и то,