* * *

Пришла Линда. Какое счастье, три дня она спала у мамы в палате – и рассказывает об этом, как будто провела чудесные каникулы в лагере скаутов. «Да я же всегда встаю в 7:30! Я обожаю спать на полу!» В одном ее пальце энергии и выразительности больше, чем у меня во всем теле. Она очень прагматична, всегда помнит, когда и где, а я не знаю, о чем только что говорила. Даже маме приходится задавать мне наводящие вопросы. «Дорогая, ты говорила про ребенка Шарлотты. Обрезание?» Линда сразу разобралась с формуляром Е111 и правильно его заполнила. Она поддерживает маму, встает на ее сторону против медсестер. Она считает, что мама права и что она прекрасно держится. Три часа просидеть на стуле, у нее ноги отекли, конечно, она должна кого-то вызвать… Я сказала: «Может быть, они сейчас ужинают», а Линда: «В конце концов, им за это деньги платят!» И при этом она всегда полна благодарности, когда они проявляют доброжелательность. «Мне нравится лицо кинезитерапевта, предельно сосредоточенное на возможной боли, он все с ней делит, как будто сам делает гимнастику, на его бледном лице такое удивительное выражение». Линда подмечает у людей то, чего не вижу я. И вот потому эти последние три дня были для нас с мамой такими счастливыми, общую тревогу разделили на всех. Я даже смогла съездить в Марсель, чествовать Зизи Жанмер и Ролана Пети.

Смех Линды в коридоре, когда я вернулась, и мама на этом самом стуле. Сегодня четверг, прооперировали ее в воскресенье, перевели из отделения интенсивной терапии в понедельник… Когда мы приехали, мама лежала в машине скорой помощи, а шофер пытался пробраться через праздник музыки, и все наши усилия что-то сделать под эту феллиниевскую фонограмму были настолько тщетными, что я засомневалась, так ли прекрасна была прекрасная мысль везти ее в Париж… А потом приехал этот чудесный человек, Бельгити, перед тем как отправиться в Словению делать пересадку печени, и, глядя на его широкую улыбку под роскошными усами, я поверила, что все будет хорошо.

Мама, Линда, Тигр – он именно тот человек, который необходим в трудную минуту, – и Кейт, толковая, веселая, всегда рядом, расправляет одеяло, гладит мамину щеку, ее несчастное лицо панды, все в трубках. Картина жизнерадостной компании у двери, они окружают сына, который уронил аквариум с тропическими рыбками и рассек себе руку, в любой трагедии есть комическое, поначалу это незаметно, но три дня спустя мне все это видится как фильм. Мама в главной роли и множество гениальных актеров второго плана, то и дело появляющихся из лифтов.

* * *

К 12 июня этого года, когда родился Бен, Шарлотта с Иваном были вместе пять лет. Помню, как мы сидели на скамейке на авеню Поля Думера с Иваном и Габриэль и ждали в страшном волнении, помню минуту, когда Иван показал нам сына, и Шарлотта на носилках выглядела библейским ребенком, мне казалось, для нее это была самая волшебная минута, а я с таким волнением смотрела на внука Сержа, жалела, что рядом с ней нет отца, и надеялась, что справлюсь за нас обоих. Шарлотта и Иван выглядели детьми, да они такими и были, всего-то двадцать пять лет, вся жизнь впереди. Бен был их сокровищем, и я в жизни не видела такого маленького обольстителя, едва научившись ходить, он подходил в кафе к столикам красивых девушек, обхватывал лицо руками, поднимал на них большие глаза и спрашивал: «Возьмешь меня к себе?» – устоять невозможно!

* * *

Ла-Рошель, на фестивале

Я весь день тосковала по Габриэль, от этого чувства отделаться было невозможно, ее белокурая голова, покрасневшие глаза, она плакала за завтраком. Я так ее люблю и так счастлива, что весь день по ней тосковала, и я думала о том, тосковал ли так же по мне папочка, когда я уехала во Францию, как будто границ не существовало. Я не плакала, это было бы глупо, никто не умер, не из-за чего плакать, постоянно твержу себе, что никто не умер, но ее нет рядом, и мне от этого плохо. Я пять часов подряд просидела здесь, и мне становилось все грустнее, сердце едва не разрывалось. Никаких сил, не могу себя заставить что-то делать, ни малейшего желания осматривать канатную фабрику в Рошфоре после вчерашнего посещения дома Пьера Лоти, когда было так весело, потому что она была рядом.

Репетиция с Моран прошла хорошо. Войдя в номер Габриэль, я увидела на комоде ее щетку для волос и сломанные темные очки, вспомнила, как мы бежали, опаздывая на поезд, и как я, смеясь до слез, орала в такси: «Суета сует и всяческая суета», и как шофер такси волок Бетти вместе с нашими шестью чемоданами… да, я все это вспомнила, и как у нее с плеча соскользнул ремешок сумочки, когда говорили о призраке Пьера Лоти, и вся группа почтительно внимала, а она, вздрогнув, извинилась…

Лу счастлива, ей удалась сцена со слезами в фильме Жака. Бен проспал шесть часов подряд, и Шарлотта боится, что вечером он не уснет. Солнце заходит. Тигр затерялся вместе с Аленом где-то на бретонских дорогах. Мама в King’s Edward Hospital, и ей не терпится оттуда выйти. Все идет своим чередом, и я чувствую себя как папочка, еще немного, и раскурила бы трубку…

Ну вот, это уже становится скучным, даже писательница спрашивает себя, зачем она это пишет. Из любви к милой Габриэль, вот зачем.

Сегодня 15 июля 1997 года, Ла-Рошель.

* * *

Смерть принцессы Уэльской

Сушон позвонил мне и сказал: «Я только что уехал из твоей страны, там творится что-то невообразимое», он пытался описать мне людей, а у меня осталось только одно желание – быть вместе с ними, французы не могли понять общего чувства вины, не до такой степени… у всех были ее фотографии; ее убило давление прессы, такое случилось впервые.

* * *

Вчера, очень поздно вечером, позвонил Эндрю. Он вообще не сентиментален, но, когда он заговорил о том, «чего больше не будет», я вспомнила, как мы с ним забирались на мусорные баки, когда умер Черчилль. Мне так захотелось снова оказаться рядом с ним, на самом деле это было огромное желание стать частью страны, в которой я родилась, больше не оставаться в стороне. Я с утра знала, что буду несчастна, оттого что я в Париже одна и меня не понимают, что я не с мамой и не с моей семьей, так