я послала ему открытку, написав в ней: «Боже мой, Шарлотта только что склеила себе губы суперклеем!» – на что он ответил коротко: «How did you tell?»[224] Маленькая Лу тоже терпела от него насмешки, которые лично мне казались очень забавными, он говорил ей: «Иди поиграй на проезжей части!» Я застала Лу утирающей слезы в женском туалете, сказала ей: «Ну, Лу, такое у него чувство юмора!» – и она мне ответила: «Да, мама, потому я и смеялась…»

Это был бесконечно стыдливый человек, его нельзя было заставать врасплох, как сделала я, идиотка, смотавшись из Парижа и обратно для того, чтобы внезапно выскочить у него из-за дивана и поздороваться, он таких вещей терпеть не мог. Он был парализован, сидел в инвалидной коляске, и я поняла, что не все такие, как мой папа, обожавший сюрпризы; он – нет, он всегда держался с достоинством, о встрече с ним надо было договариваться заранее, задолго, чтобы он мог выглядеть безупречно в своей рубашке в цветочек. Габриэль, которая, как и я, познакомилась с ним на съемках «Daddy nostalgie», тогда жила в Лондоне и могла часто его развлекать. Он был очень скрытным человеком, я не могу сказать, что хорошо его знала, но когда он представлял меня в Savoy Theater, в получасовом вступительном слове, я знала – он прекрасно понимал, что такое вернуться в страну, где никто толком не знает, как к вам относиться… Он сделал это только по дружбе и потом больше никогда не выступал перед зрителями…

* * *

Вчера Дэвид Бейли меня фотографировал. Я и забыла, до чего он веселый. «У тебя сиськи больше, чем год назад!» Он рассказал мне, что посадил шестьдесят деревьев в честь своего друга-фотографа Теренса Донована, покончившего жизнь самоубийством, «my only friend»[225]. Он был буддистом, ему не нравилась эта жизнь, он хотел попытать счастья в следующей. «You’re beautiful, darling, as mad as ever»[226]. Мы поговорили про Денёв, про ее мужские шутки и про ее дружбу с Мастроянни. «Он не просто обаятельный, он – само обаяние». Когда я вернулась к маме, мне позвонил из Парижа Тигр и сказал, что он умер.

У мамы все прекрасно, и это по-настоящему хорошая новость. Мы с ней сходили на «Трамвай “Желание”», это грубо и тяжеловесно, но Джессика Лэнг очень трогательная. К Critérion мы подошли, миновав группу фанатов, человек двадцать, распевавших перед вращающимися дверьми «La Gadoue» («Грязь»)! Немного неожиданно, и я слегка смутилась, но на самом деле греет душу.

Тигр устроил для меня праздник, но я, кажется, была недостаточно любезной. Мы с Кейт сходили на унылый вечер фонда Миттерана, где все выглядели мелкими жуликами. Нам не терпелось уйти, мы растерялись, никого из друзей видно не было. Кейт сделала вид, будто подралась с Филиппом, и спросила: «Можно я останусь ужинать с тобой?» Я доверчиво согласилась, позвала и Лу, но та сказала, что хочет побыть одна. А тем временем шестьдесят человек прятались за мебелью, чтобы сделать мне сюрприз! Как это было приятно! Жаклин, Габ, Мишель и все друзья Тигра. Такое счастье – а я этого никак не показала. Я чувствовала себя старухой, у меня чесались глаза, казалось, Тигр не вполне доволен, но я думаю, все это было так только в моем представлении. Я слишком много выпила и на следующее утро дала два интервью, самых нескромных за всю мою жизнь.

23 часа. В Inn ни одного свободного столика, так что я ем сэндвич с беконом, запивая «Гиннессом» из чайной чашки, у мамы, перед тем посмотрев великолепный и очень остроумный спектакль Мэгги Смит «Talking Heads» («Говорящие головы»).

«Где твоя обезьяна?» – спросила мама. «Я похоронила ее с Сержем».

На поверхность выплыли искрящиеся воспоминания. Мэгги в Луксорском храме, папочка, Сун Йи и Миа, «a woman far from well»[227].

Что там написал Мэгги Алан Беннетт?

«Не помню», – говорит мама.

«Все мои друзья умерли, умирают или живут не в той стороне Кента», – сказал Джон Гилгуд.

«А какая это сторона?»[228] – откликнулся Беннетт.

1997

Бедная мама сломала бедро. Это всегда было ее кошмаром, бедро и запястье, настоящая пытка. Я пытаюсь добраться до Нима, где ее положили в больницу. Лист ожидания на рейс. Бедная мама, плачущая от страха и боли. Пожалуйста, позвольте мне сесть в этот самолет!

Мы с Тигром вчера попрощались, он чуть не плакал. Он не хотел, чтобы это помешало нам быть друзьями, и с мамой тоже. Он интеллектуально взял ее под опеку, я думаю, здесь было восхищение умом и красотой… я сначала не хотела влюбляться в Тигра. Свадьба, романтика. Он не хотел, чтобы я его разлюбила, и в самом деле это не тот случай. Я проделала все еще раз, всей душой я старалась не подходить слишком близко, чтобы не страдать, и снова… anyway[229].

Я в самолете, один человек предлагает отвезти меня в мамину больницу. Держись, я скоро приеду…

Со времен Сержа я успела забыть, до какой степени здесь, в Божоне, унылые палаты… Даже два санитара все время говорят об этом, с приятным марсельским акцентом, «в Ниме было лучше». Спустись и заполни бумаги… Не надо – нет, надо, надо это сделать. Слава богу, к нам зашел Бельгити, этот святой человек. Какая радость увидеть его веселое лицо, когда все остальные словно бы ничего не знают. Он показал мне свой этаж, desk[230], познакомил со своей женой Элизабет, он только что закончил пересадку печени и сказал: «То же самое я сделал бы для родной матери». Утешившись, я вернулась к дрожащей маме, любого бы трясло после восьми часов в машине скорой помощи, со сломанными бедром и запястьем.

Мне дали коврик из пенки, чтобы лечь на полу. Я попыталась найти телефон, сумела связаться с Шарлоттой, Эндрю и Линдой… Кейт, чудесная, сегодня вечером устроила на моей пенковой подстилке постель со спальными мешками и подушками, трехзвездочный отель, она ангел…

* * *

6 часов утра

Пришел Тигр, принес пижамы и книги. Мама все еще в отделении интенсивной терапии, после операции прошло четыре часа. Мне разрешили к ней зайти, но у нее, как объяснил мне доктор Жижи, пока что все в голове путается. Она думала, что медсестры над ней смеются, и свистела мотив из «Моста через реку Квай».

* * *

Я оставила маму с анестезиологом, блондинкой. Когда я вернулась, мама бредила, говорила о пытках и об этом самом мосте… Кто-то похлопал меня по плечу, я