Почему-то я почувствовал огромное облегчение. Существуют люди, которым нельзя не верить. Наверное, они и есть — искомая точка равновесия.

«Бог — это равновесие…»

— Пакуйте без меня, — махнул я Вивьену. — Я зайду в офис попозже.

— Подожди, — вскинулся начальник полиции. — А как же…

Я спустился к нему.

— Советую обратить особое внимание на это. — Я поднял с земли «Генераторы поллюций». — Сдается мне, что это самая важная на сегодня улика. Кроме шуток, мичман… Вы идите, я вас догоню, — крикнул я Миле Аврамовичу.

Вдвоем с Гончаром они медленно двинулись в сторону главного корпуса.

— Подожди, я не разрешаю тебе уходить, — нервно сказал Вивьен, оторопевший от подобного нахальства.

Оставаться? А мне тут нечего было больше делать, всё мне было ясно.

— Я нашел преступника, — примирительно сказал я. — Что тебе еще от меня надо? Сами справитесь. Претензий я ни к кому не имею, тем более, к психически больным. Ты отдай порношар экспертам, мичман, обязательно отдай, не забудь.

Догнав своих провожатых, я попросил Гончара:

— Прочитайте что-нибудь еще, если можно.

Он растерянно помолчал, сложив губы ниточкой, потом сказал тихо:

— Спасибо вам…

И родились стихи:

Чудес ты хочешь, я хочу покоя.

Ты жаждешь славы, я хочу уснуть.

Распределенье склонностей такое

Нам предрекает долгий, трудный путь.

В подземелье я попал через сейф…

Впрочем, сначала меня довели до главного корпуса, и там мы потеряли нашего удивительного врача-поэта. Гончар отправился в свою амбулаторию, а мы с Милой, миновав столовую, снова вышли на воздух. Выяснилось вдруг, что меня ведут к древнему замку. Странный это был путь, кружной, нелепый — через главный корпус, через столовую, через редкий лесок — от одного этого становилось интересно.

Человечек в моей черепной коробке был возбужден до крайности, норовил выскочить наружу и усесться мне на плечо, но я ловил его двумя пальцами за шкирку и с отвращением засовывал обратно под крышку.

Я заставлял себя размышлять о прекрасном, отталкивая поганые видения. Я заполнял пустоту, уводя свою душу как можно дальше от места происшествия… Омолодиться, и вперед, думал я. А ведь они здесь веруют не просто в замедление или консервацию старения — в омоложение! Только сейчас я осознал это. Если их вера основана хоть на чем-нибудь реальном, тогда нужны изменения на генном уровне, потому что жизненный цикл клетки непременно становится иным. Но ведь это — невозможно…

Тпру, Жилов, осадил я себя. Ты не специалист, Жилов. Прекратив семь лет назад опасные игры со жмурью, ты отчаянно захотел понять, почему тебя так тянет снова обвеситься часами «Ракета», ты и писателем-то стал, чтобы заменить один вид зависимости на другой, но воздержись от выводов, Жилов, ты всегда был и остаешься только наблюдателем…

С другой стороны, если изменяется жизненный цикл клетки, почему мы не сталкиваемся с массовыми душевными расстройствами? Или как раз это и имеем, стоит лишь осмотреться? Тпру, Жилов!

Меня доставили к руинам замка, потчуя рассказами о жутком Конраде де Молина, который вовсе не был колдуном, а был средневековым астрологом, алхимиком и спиритом (иначе говоря, большим ученым). Затем мне указали на проход сквозь фрагменты крепостной стены — так я попал на территорию архитектурного памятника середины 16-го века. До революции здесь было что-то вроде музея спиритизма на открытом воздухе, который я так и не успел осмотреть. Не об этом ли музее говорила Рэй? А меня тянули и тянули вперед, попутно разъясняя положение вещей: мол, археологическое отделение исторического факультета — вот оно, в бывшем жилье челяди, сама же археологическая экспедиция занимает бывшую псарню, а вон там у нас тренажерный раскоп для студентов, а в бывших конюшнях устроена камералка — так называется рабочее помещение, где собираются и восстанавливаются находки… Байки насчет археологической экспедиции, которыми развлекало меня обаятельное волосатое чудовище, вызывали во мне добрую понимающую улыбку, поскольку крепкотелые спортивные парни, изображавшие рабочих возле раскопов, ни на секунду не выпускали нас из виду, передавая один другому. Поджарый художник-фотограф даже подбежал и спросил у Милы, профессионально оглядев меня, не нужна ли помощь. Если б не шагал рядом со мной их разговорчивый начальник, вряд ли б я погулял так свободно по территории замка, это было ясно, и еще было ясно, что их археологическая экспедиция — всего лишь удобная легенда, позволявшая охранникам-энтузиастам круглые сутки торчать в этих местах. А потом Мила Аврамович, то ли провожатый мой, то ли телохранитель, пригласил меня внутрь, и мы вошли под каменные своды, миновали бытовку, комнату отдыха и наконец уперлись в его кабинет, и вот там-то, между картотекой и книжным шкафом, обнаружился тот самый сейф, предназначенный для хранения ценных находок.

Сначала главный археолог, сосредоточенно сведя брови, исследовал меня двумя детекторами сразу. Конечно, хозяевам хотелось знать, не излучает ли гость чего лишнего. Гость, однако, был безупречен, как свежий подгузник — лишь впитывал все в себя. И тогда распахнулись заветные врата. Задняя стена сейфа оказалась на самом деле бронированной дверью, скрывавшей проход в подземелье. Мила бодро сказал мне: «Вас там встретят», похлопал меня по спине, и тогда я, согнувшись пополам, пополз по тесной витой бесконечной лестнице…

Господин Скребутан ждал меня внизу.

Стас Скребутан и вправду смотрелся, как полноценный, добротный господин. Габардиновый костюм фисташкового цвета. Рубашка в тон костюму. Галстук со слабо выраженным рисунком. Эх, где наша молодость? Узкие очки в металлической оправе, прицепившиеся к его длинному тонкому носу — вот и все, что осталось от задиристого хулигана-расстегая.

— Здесь я временно живу, — сказал он, глупо улыбаясь.

Он приложил ключ куда-то к стене, и плита встала на место. Проход исчез, как и не было его. Мы стояли в глухой каменной келье. На то, что здесь и вправду кто-то живет, указывали только раскладушка и здоровенный термос, а также — видавший виды ночной горшок, тщательно спрятанный под раскладушкой. Все, никаких других предметов в келье не было.

— Это так у вас банкиры болеют? — гулко удивился я.

— Банкиры у нас сразу сходят в могилу, — возразил он и по-хозяйски обвел каменное чрево рукой. — Минуя, так сказать, промежуточную стадию.

Он любил и умел мрачно пошутить.

— И все-таки врать нехорошо, — сказал я.

— За вранье наказывают только приезжих, — ответил он. — Двойные стандарты, цинизм властей и так далее. Ну, ты понимаешь.

Первая неловкость встречи была снята, но обниматься мы не стали, не в наших это было правилах. Стас вытолкнул дверь ногой — здесь, оказывается, еще и дверь была, — и мы вышли в коридор. Сразу двинулись вперед — он первым номером, я вторым. На прощанье я оглянулся. Вместо таблички к двери был приклеен скотчем лист писчей бумаги, на котором кривыми детскими буквами было выведено: «Покои Президента. Без доклада не входить».