Дана бродила в толпе, узнавая лица, знакомые ей по газетам, журналам, мелькавшие на теле- и киноэкранах. Она прихлебывала шампанское в уголке возле вазы с папоротниками неподалеку от череды гостей, откуда ей хорошо была видна Элизабет Адамс. Адамс, казалось, было не по себе, она напоминала танцовщицу, нетвердо знающую последовательность движений. Улыбка на ее лице больше не выглядела лучезарной — в ней чувствовалась натянутость, неуверенность. Взгляд ее блуждал, она словно искала кого-то в толпе. От Роберта Мейерса, по-видимому, не укрылось состояние жены. В паузе между представляемыми он, повернув голову, шепнул что-то ей на ухо.

Адамс кивнула, коротко, еле заметно, после чего стала выполнять положенное с большим усердием. Но ненадолго.

Дана продолжала обдумывать ситуацию. По изумленному выражению лица Элизабет Адамс, когда Дана упомянула имя Уильяма Уэллеса и показала ей серьгу, можно было понять, что она не подозревала о пропаже. А это означало, что одна из серег на ней — подделка. Каким-то образом Роберт Мейерс узнал, что жена оставила серьги в доме Джеймса Хилл а, и Бутер послал туда Кинга и Коула забрать их, но те не сумели выполнить задание. Мейерсу пришлось срочно заказать дубликат, чтобы скрыть пропажу парной серьги до того, как Бутер отыщет оригинал. Все было устроено так, чтобы уничтожить малейшие сомнения в том, что смерть Джеймса Хилла могла явиться чем-то иным, нежели злодейским поступком грабителей, неожиданно застигнутых на месте преступления.

Прошло еще полчаса, и текущая к Мейерсам череда гостей расступилась, двери зала закрылись. Оркестр замолк. Двое мужчин в средневековых костюмах — красно-белых юбках, черных чулках и шляпах с плюмажем — выступили вперед и затрубили в фанфары. Подали ужин. Дана отыскала предназначенное ей место за столом № 29. Гарри Блок не подкачал. Ее стол оказался в центре зала неподалеку от возвышения с почетными гостями. Столы были рассчитаны на десять мест, и Дана была без спутника, но из-за ее стола, где уже сидели все приглашенные, поднялся красивый загорелый мужчина и, подвинув ей стул, представился Леонардом Бердини, режиссером-документалистом программы «Нэшнл джеогрэфик».

Когда все расселись, дирижер поднял палочку, и оркестр заиграл мелодию, очень похожую на президентский марш. Все встали в едином порыве, разразившись аплодисментами, двери вновь распахнулись, и появились Роберт и Элизабет Мейерс, улыбающиеся и машущие руками, — так новобрачные приветствуют собравшихся за свадебным столом. Аплодисменты продолжались еще долго после того, как почетные гости заняли свои места в середине стоявшего на возвышении стола, усиливаясь всякий раз, когда очередной деятель жестами пытался утихомирить толпу. Наконец под восторженный рев собравшихся на трибуну поднялся Роберт Мейерс.

— Ужин наш, кажется, простынет, — сказал он, — хотя тепло, с каким вы меня встретили, и греет мне сердце.

Толпа успокоилась, и на трибуне Мейерса сменил один из почетных гостей, провозгласив тост, вылившийся в настоящую речь. Затем трапезу благословил священник, и в гул голосов вплелись звяканье приборов и звон бокалов. Во время ужина взгляд Бердини то и дело опускался в вырез на груди Даны, словно он осматривал натуру будущего своего фильма. Он рассказывал Дане о последней своей экспедиции в Южную Америку и съемках в Бразилии. Дана слушала его с вежливым интересом, однако внимание ее было приковано к Элизабет Адамс. Та, сидя за главным столом, совершенно отчетливо вела себя так же, как Дана: вежливо слушала сидевшего по левую руку от нее видного деятеля, но то и дело окидывала беспокойным взглядом гостевые столы.

На ужин подавали лососину и филе-миньон с картофелем и горошком. Когда официанты убрали грязную посуду и принесли шоколадный мусс, тот же деятель, что открывал вечер, встав, громко провозгласил здравицу в честь «нового кандидата в президенты США от Демократической партии Роберта Мейерса».

Все опять вскочили и бурно зааплодировали, а Мейерс шагнул к трибуне, жмурясь в лучах юпитеров. Он поднял руки, и аплодисменты усилились. Он бросил взгляд на сидевших за столом почетных гостей, смущенно улыбнулся, дескать, «ну что тут будешь делать», и пожал плечами. Прошла еще минута, люди мало-помалу успокоились и вернулись на свои места.

— Судя по вашей реакции, ужин вам пошел на пользу. Я так и знал.

Толпа засмеялась.

— В этот вечер мы вместе делаем первый шаг к тому, как все мы надеемся, что призвано стать четырехлетием больших перемен.

Толпа опять встала и стояла на протяжении всех тридцати пяти минут, пока длилась речь Мейерса. Дана не очень вслушивалась в то, что он говорил, продолжая неотрывно наблюдать за Элизабет Адамс. Кончив речь, Мейерс сошел с трибуны и, взяв жену за руку, повел ее к танцевальной площадке. Оркестр заиграл вальс. Через несколько минут к Мейерсам присоединились другие пары. Когда музыка смолкла, Дана, совершенно забыв о продолжавшем что-то говорить Бердини, заметила, что Мейерс направляется к большой группе людей. Ему было не до танцев. Мейерс не хотел упускать возможности пообщаться с как можно большим количеством гостей. Вскоре поток приветствующих его поклонников вклинился между Мейерсом и его женой, разделив их. Дане представился шанс, возможно, единственный.

Она подошла к кружку гостей, группировавшихся вокруг Элизабет Адамс, и протиснулась в первый ряд. Очутившись там, она поймала взгляд Адамс — та вежливо завершила разговор с кем-то и шагнула к Дане, быстро, но не раньше, чем окинула взглядом зал, видимо, проверяя местонахождение мужа.

— Дана, — тихо произнесла она.

— Вы меня помните?

— Конечно.

— Мы встречались лишь однажды, в День благодарения, много лет назад. Неужто у вас такая хорошая память, Элизабет? — Женщина глядела на нее и молчала. — Мне было бы лестно считать, что вы запомнили меня с того единственного вечера, но думаю, что обе мы знаем — это не так.

Адамс опустила взгляд к серьге на шее Даны и бессознательно потрогала себя за ухо.

— Я нашла ее в доме брата под его кроватью, — понизив голос, сказала Дана. — А остальное рассказал мне Уильям Уэллес. Потом его убили.

Дана следила, как воспримет все это Адамс — гибель Джеймса, знакомство Даны с Уильямом Уэллесом, то, что одна из ее серег очутилась у Даны. Полной неожиданностью для нее это быть не могло — то, что смерть Джеймса Хилла не случайна, Адамс должна была, по меньшей мере, заподозрить. Однако непонимающий ее взгляд доказывал, что она либо не догадывалась о такой возможности, либо отгоняла ее от себя.

— Господи, — еле слышно шепнула она.

— Вот ты где.

Голова Адамс дернулась, как на шарнире. Возле жены стоял Роберт Мейерс.

Такси высадило ее возле главного входа в Коламбия-сентер — черный небоскреб, очертания которого прорезали панораму Сиэтла, как в трех тысячах миль от него на Восточном побережье панораму прорезает памятник Вашингтону. Дана прошла через просторный мраморный вестибюль с многочисленными лифтами и лестницами, как сетью опутывавшими все восемьдесят этажей здания, и поднялась на лифте на самый верхний этаж. Выйдя, она очутилась в частном клубе, в правлении которого состоял ее брат.