«Вот когда мы будем знаменитыми, возникнут трудности, на какой дом вешать мемориальные доски. Столько квартир мы все сменили!»

Итак, Ирма Рауш стала Ирой Тарковской. Рубикон был перейден, выбор сделан, и всем стало легко. Мы довольно часто виделись с Ирой (оказывается, у нее в семье ее называли именно так). Она держалась свободно и мило и, как говорила мама, «не строила из себя фифочку», то есть не фыркала на нашу более чем скромную обстановку. И мама, и я полюбили ее за веселый нрав и отсутствие мещанских наклонностей. Жизнь продолжалась, и я даже и представить не могла, чем обернется мое знакомство с Ирмой-Ириной, милой девушкой из Казани, Андреевой первой женой…

Здравствуй, Вася!

Год назад я шла из одного издательства. Район был мне совсем чужим, но за моей спиной маячила телебашня, и я представляла, в какой стороне находится метро. Я шла к нему по какой-то незнакомой улице вдоль унылых, стандартных домов из серого кирпича. И вдруг я увидела на стене дома доску с именем Василия Шукшина, с его изображением. Я остановилась. Стою и не могу двинуться с места…

Значит, нашелся все-таки дом, где тебе, Вася, повесили памятную доску. Помнишь, ты шутил, мол, по стольким квартирам мотался, что неизвестно, на каком доме должна будет висеть мемориальная доска.

Но как страшно видеть тебя на этой доске! Какой ты худой, изможденный. Я не знала тебя таким.

Вот ты пришел к нам на Щипок, это 4 апреля 1955 года, день рождения Андрея. Убогая обстановка, скромное застолье. Друзья Андрея, моя школьная подруга.

О тебе я уже слышала восторженные рассказы брата, и теперь ты сидишь за столом прямо напротив меня, спиной к входной двери. И ты мне очень нравишься. Нравишься тем, что не болтлив, что, не вступая в общий разговор, вглядываешься исподволь в лица, прислушиваешься к говорящим. Нравится твое скуластое лицо, узкие глаза, красивые губы. Ты напоминаешь мне Мартина Идена, моего любимого героя. И я могла бы в тебя влюбиться, но сердце мое, увы, занято другим.

Но вот моя школьная подруга вздумала вдруг уходить домой. И я прошу тебя проводить ее до остановки в надежде на продолжение вашего знакомства. Ты быстро вернулся и был чем-то смущен. «Понимаешь, – рассказал ты Андрею, – я ее к забору прижал, хотел приобнять, а она мне пощечину влепила». Думаю, что эта моя подруга жалела потом о своей тогдашней неприступности…

Помню встречу Нового года в студенческом общежитии. А потом я вижу тебя на учебной сцене ВГИКа. Ты играешь главную роль в «Ученике дьявола» Бернарда Шоу. Ты произносишь монолог перед казнью. И как замечательно звучит этот монолог!

После того как все вы закончили институт, были у нас какие-то случайные встречи. Да, помню одну: зима, холод, вечер. Мы с Сашей (кстати, его мать звали так же, как и твою, – Мария Попова. Жаль, что ты этого не знал) вместе с тобой встречаем твоих дочек у детского сада. Твою жену и девочек я тогда в темноте не рассмотрела, помню, что Лида была в простом сером платке. А дочки, совсем маленькие, были закутаны до глаз…

А еще раньше ты недели две-три жил у нас на Таганке. Мы снимали квартиру, то есть две комнатки-пенальчика в коммуналке в доме № 14 на Большой Коммунистической улице[71]. В одном «пенальчике» (наш был проходной) временно поселился ты. Прописки не было, жилья не было, а ты уже снимал свой первый фильм, который до сих пор смотрят и любят зрители, – «Живет такой парень». Ты приходил со студии, за ужином пил пиво, а иногда и кое-что покрепче. К пиву приносил креветки… А потом ты сидел у себя и писал что-то. Как выяснилось позже, рассказы. Никогда не читал их нам, вообще ничего не говорил о своем творчестве.

Почему-то общение с тобой связано у меня с зимой, с морозами. Шли однажды утром вместе из дома до метро. Был сильный мороз, и я говорю: «Так холодно, что даже уши мерзнут от серег». Ты удивился – как это так? «Вот так, серьги серебряные, продеты в уши, вот и холодно». Тебя это позабавило.

Как жаль, что не ты снялся у Андрея в роли двух братьев-князей в «Рублеве». Ведь роль была написана для тебя, Андрей мне не раз об этом говорил. Но ко времени запуска фильма у вас уже не было прежней близости.

Прошло еще несколько лет, и опять зима, и опять мороз. А я в ситцевом халатике и в косынке убираю свою квартиру. Да, у нас уже есть своя квартира, она в Марьиной роще. Это пятиэтажная «хрущоба», но в улучшенном виде, ибо – кооператив. Внизу под нами живет семья: она – зубной хирург, он – большой любитель женской красоты. Частые скандалы. Убираю квартиру, мою пол и слышу на лестнице какие-то громкие голоса. Особенно громко кричит соседка – зубной хирург. А через минуту – звонок ко мне. Открываю дверь и вижу тебя, Вася. Ты в белом нагольном тулупе, кажется, в бурках (или ошибаюсь?). «Вот зараза баба. Я позвонил к ней, а она сразу – орать».

Как выяснилось, мы теперь жили в одном примерно районе. Ты уже получил квартиру, стал москвичом. Вы с Сашей встретились в автобусе, и ты спросил у него адрес. Записать было нечем. «Да я так запомню», – сказал ты. И запомнил, вот только этажом ошибся и нарвался на Розу…

Наверное, мой вид – халатик и косынка – спровоцировал тебя на откровенность, да и пришел ты немного «под хмельком». И я узнала, что… «Почему же ты мне раньше этого не сказал? Ведь ты мне тоже нравился», – ответила я, не очень поверив твоему признанию. «А я не смел», – ответил ты. Ох уж эти комплексы… Думаю, что именно они и развели тебя с Андреем…

Потом пришел мой муж Саша, и вы сидели за столом и выпили все, что было в доме, и пошли купить еще. Пьяный ты был тяжел, никак не мог успокоиться и заснуть. Утром, когда вы еще спали, я ушла на работу.

Вот, собственно, и все. Потом, я слышала, ты пить перестал, только работал, работал.

Из курса М.И.Ромма набора 1954 года ты один из первых ушел из жизни. В начале октября 1974 года была на удивление солнечная погода, и невозможно было поверить, что тебя не стало.

Тебе было всего 45 лет. Так мало ты жил. Так измучили тебя и твой неуемный характер, и твои «начальнички». Помнишь песню, которую ты