всё-таки на отдыхе, а вокруг было множество интересных вещей.

В саду у дома Сонджу Чинвон улыбнулась – всё той же радостной улыбкой, не изменившейся с её юности.

– Я знала, что ты будешь делать всё по-своему.

Ступив в гостиную, она заметил:

– Американская мебель, значит? Тебе очень идёт этот западный стиль, тётушка.

Она повернулась вокруг своей оси, изучая комнату. Подошла к дивану:

– Ты до сих пор подписана на журнал Life?

– Садись за стол. Я сделаю нам чай.

Сонджу ушла на кухню, чтобы вскипятить воду. Чинвон сказала из гостиной:

– Знаешь, Младший Дядюшка с женой живут в Сеуле. Мне надо бы навестить их, пока я здесь. Хотя, если честно, мне этого совсем не хочется.

Значит, её дочь всё это время жила в Сеуле. Но имя Чинджу не появлялось ни в одном из школьных списков – ни начальной школы, ни средней, ни старшей три года спустя. Что там говорила Чинвон?.. Ах да, о том, что ей не слишком хочется идти в гости к бывшему мужу Сонджу.

Сонджу принесла в гостиную чай, пытаясь не выдать свою нервозность.

– Почему не хочется? – спросила она.

– Из-за его жены. И его самого тоже. Я не… – Чинвон слегка наклонила голову – старая привычка, означавшая, что она испытывает отвращение.

Сонджу решила оставить эту тему. Сидя напротив Чинвон, она сказала:

– А теперь, пожалуйста, расскажи мне: как там моя дочь? – Она глотнула чаю и поставила чашку на стол.

Внезапно глаза Чинвон наполнились слезами.

– Ох, тётушка…

Сонджу схватила Чинвон за руку и прошептала:

– Что случилось с Чинджу?

– Чинджу заболела через несколько месяцев после твоего отъезда.

Сонджу сжала её руку и встряхнула её. Чашка звякнула о блюдце.

– Что случилось с моей дочерью?!

Чинвон помогла удержать обе чашки, чтобы они не упали, и сделала глубокий вдох.

– Она умерла в апреле того же года, когда ты уехала. – Слабым голосом она добавила: – Мне жаль, что ты не знала.

– Что ты сказала? Моя Чинджу умерла? Нет!

Что-то внутри Сонджу с грохотом рухнуло. Она не могла понять, что Чинвон говорит.

– Я ждала четырнадцать лет. Ты сказала, Чинджу мертва? Нет.

Она тряхнула головой. Затем её мысли немного прояснились.

– Она не мертва. Я видела её из окна поезда. Я видела её на каштановом дереве. Когда ей было пять. Она не могла умереть в четыре года.

– Тётушка, ты, должно быть, видела Чинджин. Ей нравилось играть на том дереве. Это не могла быть Чинджу.

– Нет. Нет.

Вскочив со стула, Сонджу бросилась в спальню. Вернулась со шкатулками, где лежали письма к Чинджу, и швырнула их на пол. Она принесла ещё шкатулки. Письма высыпались одно за другим.

– Смотри. Я писала ей все эти годы. Ждала её.

Чинвон торопливо слезла со стула, чуть не споткнувшись, встала на колени и принялась собирать письма обратно в шкатулки. Она складывала их в аккуратные стопки, как будто это могло что-то исправить.

– В течение восьми лет, – слова рвались из груди потоком, – я ездила на экспресс-поезде каждое воскресенье, чтобы взглянуть на неё. Она не может быть мертва. Я не верю! Я ждала. Я ждала!

Издав долгий скорбный крик, она осела на пол, рыдая.

– Я ждала четырнадцать лет, – сказала она.

Пожалуйста, умоляла она, услышь меня – мир, кто-нибудь, кто угодно.

Чинвон плакала, закрыв лицо руками. Они рыдали вместе, пока у них не закончились силы и слёзы. Затем взглянули друг на друга. Лицо у Чинвон было красным и мокрым, но во взгляде читалась мягкость. И это Чинвон, которую никогда не видели плачущей в Маари, даже после ухода её матери.

– Тётушка, мы хорошо заботились о Чинджу. Вторая Тётушка и бабушка водили её к врачам каждый день, – сказала Чинвон, но Сонджу не желала слышать подробности.

Не сейчас и не завтра – а лучше никогда. Она обмякла, чувствуя себя полностью опустошённой.

– Может, тебе прилечь, тётушка?

– Да. Отведи меня в кровать, пожалуйста.

Чинвон помогла ей встать, поддерживая за талию, и отвела в кровать. Затем принесла стул из гостиной и села рядом с Сонджу. Сонджу закрыла глаза. Она не хотела ничего видеть, не хотела ничего слышать, не хотела говорить. Ей нечего было сказать. Она потеряла Кунгу. Она потеряла свою семью. Она потеряла Мису и даже мисс Им, и своего второго ребёнка, которого оставила на склоне холма перед верандой Второго Дома. А теперь и Чинджу. Всех, кто был ей дорог, мир у неё отбирал. На самом деле её первая потеря случилась ещё раньше: когда она поняла, что мать никогда не полюбит её так, как другие матери любят своих детей. Когда она пошла в школу, из-за Японии она лишилась своей страны, а позже нация страдала от войны и бедствий. Корея, как и она сама, не могла диктовать свою судьбу. Под властью Ли Сын Мана и военного режима была потеряна свобода слова. Разум Сонджу лихорадило: она подумала, что, должно быть, родилась не в том десятилетии и не в той семье.

Когда она открыла глаза, дочь смотрела на неё с портрета на стене.

«Ох, Чинджу, почему ты умерла? Я даже не смогла утешить тебя, когда ты заболела. Мне так жаль».

Сонджу отвернулась от стены.

– Чинвон, ты не могла бы снять портрет Чинджу и положить его в нижний ящик комода?

Чинвон сняла его, но заколебалась.

– Не могу на него смотреть, – пояснила Сонджу.

Чинвон быстро убрала портрет с глаз долой и села обратно на стул.

Сонджу посмотрела на неё. У Чинвон был такой же острый подбородок, как у Чинджу.

– Не могла бы ты остаться со мной? Не думаю, что мне стоит сегодня быть одной.

– Конечно, Младшая Тётушка. Я позвоню подруге и скажу ей меня не ждать.

Сонджу слышала приглушённый шёпот Чинвон, пока та говорила по телефону, после чего Чинвон вернулась в комнату и села на место.

Сонджу продолжала смотреть в потолок, говоря себе, что нужно позвонить госпоже Чхо. Молчание затягивалось: прошло ещё пять минут, может, десять. Вяло повернув голову, она попросила:

– Расскажи мне, как поживает Чина. Она была таким чувствительным ребёнком.

Чинвон прочистила горло.

– Семья Второго Дядюшки переехала в Сеул три года назад, как раз когда Чина поступила в колледж на факультет изящных искусств.

– Искусств, значит… – продолжай говорить, не думай, велела Сонджу себе. – Расскажи мне о своём муже. Как вы познакомились?

– Он приехал однажды навестить своего друга – нового учителя в Маари. Нас представили друг другу, – Чинвон наклонилась ближе. – Тётушка, может, ты чего-нибудь хочешь? Воды, чаю?

– Нет,