Зубейда, сидевшая у костерка, ответила по-татарски:

– Никита приходил. Украл коня. А я тут была одна. Не могла помешать. Он воин, сильный. Я спряталась, чтобы Никита и меня не украл заодно.

Челубей, казалось, поначалу досадовал из-за пропавшего коня, но когда Зубейда сказала, что могли украсть и её, но не украли, сразу переменился, сощурился от довольства. Затем строго посмотрел на Якова.

– Ты, Яша, пойдёшь с нами в аланские земли, – тявкнул Ястырь. – Судьба ведёт тебя. Подчинись ей и обретёшь вечную жизнь. Слава увенчает тебя, потомки будут помнить и тебя, и отца твоего через тысячу лет!

* * *

Рассвет застал их на месте поединка. На огромном пространстве, окружённом невысокой изгородью из жердин, собрались поединщики. Ястырь протыкал свежий утренний воздух волосатым пальцем, называл каждого поименно:

– Вот хазарин Авнэр. Вот булгарин Тутай – знатный воин. А эта закованная в броню громадина именуется Асией.

Поджарого крепыша на изумительной красоты вороном скакуне Ястырь назвал Байтимером. Были и другие воители. Яков не сумел запомнить всех имён. Он смотрел на коней, невольно сравнивая каждого из них со своим драгоценным Ручейком и не находил ему ровни.

Меж тем за изгородью собиралась толпа. Яков посматривал и туда, всё ещё надеясь углядеть Тропаря.

– Его там нет, – тявкнул Ястырь снова, в который уже раз, изумляя Якова своей прозорливостью. – Твой товарищ и селён, и отважен, и не дурак. Нет, не дурак, чтоб сюда соваться.

По обычаям этих мест, победитель состязания должен был получить богатый приз: длинногривую светло-серую с крапинами кобылицу и в придачу огромный обитый железом сундук. Двое крепких степняков с немалым трудом втащили его на высокий помост.

– Что в сундуке? – вяло спросил Яков.

– Золото, – потупив очи, ответил Ястырь.

– Врёшь! – усмехнулся Яков. – Не сыскать твоему Сары-ходже столько золота, если только он конский помёт не признает за звонкую монету!

* * *

Яков помнил это копьё. Челубей заботливо привязывал его к мачте ладьи всякий раз, когда они отчаливали от донского берега. Яков сколько ни пытался, так и не смог удержать копьё в одиночку. Продевал правую руку в ременные петли (одна надевалась на плечо, другая – на предплечье), но острие всё равно упиралось в землю. Огромная лесина не хотела подчиняться слабой силе Яшкиной руки. Не то что воевать, даже просто удержать не выходило. Что и говорить – велико! Толстое, тяжёлое, теперь оно было увенчано огромным кованым наконечником.

Наконечник покрывали затейливые письмена. Лезвие оказалось тупым, плохо заточенным. С вечера Яков пытался пройтись по нему точилом, но остановился, услышав грубый окрик Челубея.

– Чолубэ, добрый! – пропела Зубейда, ласково улыбаясь Якову. – Чолубэ щадит противника, вручая его судьбу в руки богов…

А Челубей уж выехал на ристалище. Могучий, ужасный с огромной лесиной под мышкой.

Вот протрубили разряженные в пух и прах трубачи. На высокий помост взошел глашатай в белоснежной чалме и синем плаще. Он встал рядом с сундуком и долго тряс седой бороденкой, выговаривая незнакомые Якову слова. Ястырь слушал глашатая с немым благоговением до тех пор, пока Яков не толкнул его локтем в бок.

– О чем толкует этот холоп?

– О! – Ястырь закатил глаза. – Этот приверженец магометанской веры вещает о правилах поединка.

– Каковы же правила?

– Если воин выбит из седла, то проиграл. Если оба выбиты из седла – бьются до первой крови, и кто окажется ранен, тот проиграл. Если оба ранены – ничья.

– Всё, как у нас, – задумчиво пробормотал Яков. – И в степи тож есть своя правда.

Теперь, выйдя на ристалище, Яков понял, в чем состоит Челубеева хитрость. Предлинное копьё! Ни один из поединщиков не сможет даже дотронутся до тела Челубея, выбитый из седла его копьем. Все ретивые вояки заранее обречены на поражение.

– Ах, лукавые супостаты! – усмехнулся Яков. – Кто усидит в седле под ударом Челубеева копья? Найдется ли такой силач?

– До сей поры не встречалось нам бойцов, равных силой Чолубэ, – ответила Зубейда.

Чаровница, по-прежнему в сапожках и в шёлковом сарафане, поверх которого был надет тёплый яркий халат, уж стояла за их спинами с серебряным кувшином наготове. Она появилась незаметно, словно цветок тюльпана, прорастающий весной.

Оценив вооружение и оснастку противников Челубея, Яков заскучал. Не дурни ли эти поединщики? С такой горячностью готовиться к бою, точить оружие, править сбрую, тренировать коня, чтобы подвергнуть себя осмеянию, услышать свист толпы! Эвон как заранее ухмыляются холопья Сары-ходжи, торжествуют, радуются возможности угодить Мамаеву прихвостню. Какой резон корчиться на изрытой копытами земле, вылетев на всем скаку из седла, если подобный исход предсказуем? Нет, не видать им заветного сундука!

Яков уселся на землю возле изгороди, под ноги гомонящих зевак, засмотрелся на редкие облачка, а потом прикрыл лицо шапкой да и заснул. И приснились ему белокаменные стены родной Москвы, и посад под рекой, и засыпанные снегом холмы, и увенчанный крестом купол Успенского собора. Снились ему запахи перебродившего квасного сусла и пыли на страницах древних книг в библиотеке митрополичьего подворья. Снился стук деревянных мечей. Снилось, будто скрипит под ногами жёлтый речной песочек на вельяминовом дворе. Приснилось зачем-то и красивое, заносчивое лицо Митьки Вельяминова. И захотелось, чтоб приснилась Марьяша. Пусть бы смотрела так же ласково, как в том давнем сне. Пусть бы явилась хоть на минуту! И Марьяша явилась, улыбнулась и словечко молвила голосочком сладчайшим:

– Ах, Чолубэ, луна моих небес! Победитель победителей! Первый из слуг властелина вселенной!

Яков вздрогнул, уронив шапку на колени. Ухватился за рукоять Погибели, протёр глаза, ощупал лицо, подвигал ногами. Нет, явь это, не сон. Вот и белёсый склон холма, вот и изрытая всадниками земля, вот и огромные копыта Челубеева коня. Вот и сам победитель дурачья, лихой наездник, поддельный медведь – Челубей. Вот и сундук его, в честном бою заслуженный. Видать, и золотишко в нём такое ж не настоящее, как и его победа. Потому-то победитель тут же стремится продать выигранную длинногривую кобылицу, и продаёт.

– У-у-у-у-у, хитромудрая орясина! – буркнул с досадой Яков. – Ипать, имать, сувать! Тьфу!

* * *

Ястырь заботливо сложил в повозку полюбившиеся Зубейде гусли-бандуру, сундуки с новыми нарядами, бурдюки с кумысом, хлеба, вяленное, остро пахнущее козлятиной мясо.

– Чума, чума, повсюду чума, – бормотал он. – Пришли люди с дальних кочевий, от самого Соленого озера[57]. Принесли добро на продажу, пригнали коней. А добро-то дымом пахнет – окуривали от чумы. Ах, великий Тенгри, помоги до дому добраться! Ах, милостивый Тенгри, помоги зиму пережить!