Леди Элмсбери по просьбе Эмбер отвела Брюсу апартаменты рядом с ее комнатами, и, хотя он ничего не говорил о свидании на вторую ночь, – предположив, что здесь будет муж. Эмбер, – она постучала в его дверь, когда услышала, что Брюс вернулся. После этого они проводили ночи вместе. Конечно, Брюс догадывался, что Эмбер порой возвращалась поздно, так как была с королем, но никогда не заговаривал с ней об этом. Редкие же встречи с Джералдом забавляли его, но об этом он тоже не упоминал.

Однако такое положение дел отнюдь не забавляло мать Джералда.

За две недели Эмбер виделась с ней один-два раза в Уайтхолле и всякий раз старалась как-нибудь избежать встречи. Но вдовствующая баронесса, как оказалось, была страшно занята: Нэн рассказывала, что Люсилла постоянно в кабале у парикмахеров, ювелиров, белошвеек и портних и еще дюжины всякого рода мастериц, что ее комната завалена десятками ярдов атласа, бархата, тафты, кружев, лент и шелка.

– О чем она думает? – спрашивала Эмбер. – Ведь у нее нет ни шиллинга за душой!

Но она хорошо понимала причину такой расточительности – престарелая кокетка тратила ее деньги! Если бы Эмбер не была полностью поглощена Брюсом и своими интересами при дворе, она бы сразу пресекла это транжирство, но коль уж все так сложилось, она не стала принимать мер, лишь бы свекровь не беспокоила ее. «Ничего, скоро я поставлю ее на место», – поклялась Эмбер. Но леди Стэнхоуп опередила ее.

Эмбер никогда не просыпалась раньше девяти часов – ведь она поздно возвращалась из Уайтхолла, – а Брюс к этому времени уже уходил по своим делам. Она выпивала утреннюю чашку шоколада, надевала халат и шла к дверям. Время с десяти до полудня уходило у нее на туалет: она одевалась так долго потому, что румяна, прическа, выбор платья и всего прочего действительно занимали массу времени, но, кроме того, Эмбер принимала многочисленных торговцев, ювелиров, парфюмеров, которые толпились в прихожих богатых и благородных господ. Она еще никогда никому не отказывала.

Ей нравились шум и суета, ощущение собственной значительности, и к тому же ей нравилось делать покупки. Если ткань была красивой, она всегда могла заказать новое платье; если вещь выглядела необычной или экстравагантной, она могла найти применение новому ожерелью или браслету; если же про товар говорили, что это редкость и он привезен издалека, она не могла отказать себе в покупке еще одной вазы, или столика, или зеркала в золотой оправе. Ее щедрость и легкое отношение к деньгам были хорошо известны торговцам, и до полудня ее апартаменты бывали битком набиты народом, словно двор королевской биржи.

Эмбер обычно садилась за туалетный столик в легком халате и домашних туфлях из бычьей кожи, державшихся только на пальцах ноги, и месье Дюран принимался за ее прическу. Нэн Бриттон больше не занималась такими делами: ведь нынче она была камеристкой графини, и в ее обязанности входило только красиво одеваться, всегда хорошо выглядеть и повсюду сопровождать хозяйку. Как и у большинства камеристок знатных леди, у нее были любовники, нередко – те же самые лорды и богатые франты, что вращались в светских кругах. Нэн наслаждалась жизнью с присущим ей энтузиазмом, она пользовалась большим успехом, гораздо большим, чем ожидала, хотя это и не требовало никаких усилий с ее стороны.

Торговцы и мастерицы окружали Эмбер сплошным жужжащим роем, подсовывая ей под нос то одно, то другое.

– Пожалуйста, взгляните на эти перчатки, мадам, – нет, вы только понюхайте их. Приложите к носу – и вы влюбитесь в этот запах. Изысканный, . не правда ли?

Эмбер понюхала.

– «Нероли», верно? Мой любимый аромат. Я беру дюжину.

Она провела щеточкой по красиво изогнутым черным бровям, пригладила их и смахнула пудру.

– Вот этот отрез я оставила специально для вас, мадам. Вы только пощупайте, какой ворс – глубокий и гладкий. А цвет! Он просто поразительно идет вам. Посмотрите сами – как раз под цвет ваших глаз! И позвольте добавить вам кое-что, мадам. – Торговка нагнулась и шепнула: – На днях графиня Шрусбери увидела эту ткань и была без ума от нее. Но я отказала ей, сказала, что материал уже продан. Этот материал только для вас, мадам.

– Так что мне придется его покупать, да, плутовка? – Она надела бриллиантовые серьги. – Но ткань действительно красивая. Я довольна, что вы отложили ее для меня. И не забудьте обо мне, когда привезут новую партию. Нэн, заплати, пожалуйста.

– Мадам, прошу прощения, наденьте-ка этот браслет на руку. Посмотрите, как играет камень, сверкает, как огонь, верно? Красивее камня еще не находили. Вот что я вам скажу: хотя браслет стоит пятьсот фунтов и даже больше, я отдам его вам с большим убытком для себя: для меня такая честь, что именно вы, ваша светлость, будете носить его. Хотя с любой другой я потребовала бы по меньшей мере пятьсот фунтов, вам я отдам за какие-то сто пятьдесят.

Эмбер рассмеялась, держа браслет в руке и разглядывая его:

– За такую цену! Как я могу не купить его? Ладно, оставьте, я беру. – Она бросила браслет на туалетный столик, где уже громоздились коробочки, флаконы, бутылочки, письма, веера, ленты. – Но пришлите мне счет, я никогда не держу дома такие суммы наличными.

– Sil vous plaft[21], мадам… – раздался отчаянный голос месье Дюрана. – Прошу прощения, не двигайтесь, пожалуйста, хоть минуту. То – туда, то – сюда. Я просто не в состоянии закончить прическу! Ах, Боже мой!

– Простите, Дюран. А что у вас, Джонсон?

И так – каждое утро: ежедневная ярмарка, дававшая развлечение одним и доход другим. И Эмбер великолепно проводила этот спектакль. В комнате почти всегда были музыканты. Они исполняли модные баллады или песенки из последних спектаклей. Вокруг суетилось с полдюжины служанок. Среди них прогуливался Теней, иногда и он делал заказ торговцам. Он стал чрезвычайно щепетильно относиться к своей одежде, и Эмбер не жалела денег на его наряды хотя он по-прежнему отказывался надевать новые туфли, а только изношенные. Король подарил Эмбер щенка спаниеля, которого она назвала Месье лё Шьен. Щенок совался носом к каждому и лаял на незнакомых.

Вот так проходило очередное утро Эмбер, когда маленький паж. вошел в комнату:

– Мадам, вас ожидает баронесса Стэнхоуп. Эмбер закатила глаза.

– Чтоб ее черт побрал! – выругалась она и поглядела через плечо, как раз когда в комнату вошла свекровь. Эмбер широко раскрыла глаза, пораженная, потом взяла себя в руки, встала и поздоровалась.

Люсиллу теперь было трудно узнать. Золотистые волосы, как у Сьюзен, завитые по последней моде, были украшены лентами, цветами и вплетенными нитями жемчуга. Лицо было накрашено, как у китайской куклы, щеки тоже были немного «подправлены», чтобы они выглядели упругими и круглыми. Ее наряд! Жемчужно-серый атлас с нижней юбкой цвета фуксии (несомненно, дело искусных рук француза-портного), баска, ловко сужавшая талию и поднимавшая груди выше декольте. На шее – нитка жемчуга, в ушах – бриллиантовые серьги, руки украшены полудюжиной браслетов, а на трех пальцах обеих рук – кольца. Все это блестело и сверкало, отчего казалось настоящим и дорогим. За какие-то две недели она превратилась в очень элегантную модную даму, слегка перезрелую, но все еще привлекательную.