Декламируя, Томас переводил взгляд с одного лица на другое, но я-то знала, о какой печати бездомья он говорит. Перед третьей, последней строфой Томасу пришлось вдохнуть поглубже:

Все зааплодировали, а Дэниел и Робби даже притопнули по нескольку раз. Томас поклонился чуть небрежно и сел на место, однако не раньше, чем наши взгляды скрестились. Я опустила веки с максимальной поспешностью – и тут обнаружила, что меня сверлит глазами Бриджид – прямая, напряженная, будто палку проглотившая. Ясно: догадалась о наших отношениях.

– Когда я училась в школе, мой дедушка – кстати, его тоже звали Оэном – завел традицию: на каждый его день рождения мне следовало сочинить занятную историю, – заговорила я. Надо же было как-то перенаправить мысли Бриджид.

– Обожаю твои истории! – выкрикнул Оэн и захлопал в ладошки.

Все засмеялись – не над ним, а от радости, что он счастлив. Не схватить Оэна в охапку, не залить слезами солнечно-рыжее темечко – вроде малость, а какого труда мне стоила! Вот, значит, откуда пошла дедушкина любовь к моим историям. И вот самый дорогой подарок от Времени, Пространства и Судьбы – еще один день рождения с Оэном.

– Мама, расскажи про Донала и короля с ослиными ушами, – потребовал Оэн. Остальные поддержали, и я подчинилась. Традиция есть традиция.

* * *

Томас обыскался Лиама Галлахера. Так и не нашел. Лиам покинул Слайго вскоре после того, как объявил, что оружие пропало; парни, с которыми он работал в доках, судя по всему, не хотели говорить о Лиаме. В руки Бриджид был передан клочок бумаги с обещанием написать позже и с подписью Лиама. Бриджид сделала вывод, что сын устроился на более выгодную работу – тоже в доках, но в другом портовом городе, в Йогале. Однако то обстоятельство, что Лиам уехал, никому не сказавшись, наводило на подозрения. Возможно, Лиам и впрямь не посвящал мать в свои дела, а там – кто знает? Я притворилась, будто верю насчет Йогала. Щадя материнские чувства Бриджид, решила скрывать от нее тот выстрел. В конце концов, Бриджид за поступки сына не отвечает. Главное, Лиам больше не околачивался вблизи Гарва-Глейб. А вот Томас и не подумал расслабиться. Исчезновение Лиама только внушило ему новые тревоги.

– Я не сумею защитить тебя, пока не пойму, по какой причине ты подверглась нападению, – произнес Томас как-то вечером. Оэн уже отправился в кроватку, а мы с Томасом вышли подышать перед сном. Мы брели по щиколотку в опавших листьях, упорно глядя под ноги, даром что боковым зрением каждый из нас видел сквозь оголенные ветви студенистый блеск Лох-Гилла.

– По-твоему, мне нужна защита?

– На барже Лиам был не один, Энн.

– Верно. С ним было еще двое.

– Как они выглядели? Можешь описать?

– Да я не очень-то помню. В одинаковых кепках, в одинаковых плащах. Приблизительно одного роста и возраста. Один побледнее лицом, с голубыми глазами, небритый. Второй, наоборот, румяный, щекастый, в плечах пошире. Цвет волос не заметила. И вообще, я на Лиаме сосредоточилась – это ведь он в меня целил.

– Один бледный, другой щекастый. Уже кое-что. Правда, так вот навскидку не вспомнить, но, может, после всплывет.

– Мое появление шокировало Лиама. Он будто призрак увидел. Не пойму, он от неожиданности выстрелил или от страха. Как ты думаешь, Томас?

– Тогда, на озере, я был шокирован не меньше Лиама. Но чтобы стрелять? Такое и в голову не пришло. Послушай, Энн, ты в большой опасности. Можешь сколько угодно таиться – эти двое, плюс Лиам, знают, что ты тоже их видела, а не только они – тебя. Лиам вообще называл тебя британской шпионкой. Когда он внушал мне, что ты – не наша Энн, я думал, он с головой не в ладах. Лиам оказался прав, но это обстоятельство только усиливает мое беспокойство. Я должен, должен разыскать Лиама! Мик Коллинз родом из графства Корк. Может, он наведет справки. Если Лиам и впрямь в Йогале, я вздохну свободнее.

– Как думаешь, Лиам сам оружие забрал?

Я озвучила подозрение, которое было у меня с самого начала. Недаром же я всю сознательную жизнь сюжеты разрабатывала.

– Оно ему принадлежит. Точнее, он за это оружие ответственность несет. Зачем ему лгать о его исчезновении?

– Чтобы меня очернить. Он вину за собой знает. В человека стрелял – это не шутки! Наверно, Лиам хочет представить меня безумной. Или рассуждает примерно так: «Если всем внушить, что эта женщина – шпионка и предательница, ей доверия не будет. Пускай тогда сколько угодно обвиняет меня в покушении на убийство – ее не послушают». Для этого Лиам и забрал оружие из тайника. Он бы всё равно это сделал, только в компании кого-нибудь из своих. Он пробрался в Гарва-Глейб один, тайник обчистил, а после сказал Дэниелу О'Тулу, что оружие пропало. Дэниел правды не знает. И ты не знаешь. Лиам пытался возбудить в обитателях Гарва-Глейб подозрения в мой адрес. И ему это удалось. Вот и ты хочешь найти его, расспросить. Твоя вера в меня пошатнулась.

– Что ж, объяснение логичное. – Томас помолчал, размышляя. Мы добрались до лужайки, которую от аллеи отделяли останки древней стены. Томас присел на камень, уронил лицо в ладони. Когда он снова заговорил, в голосе сквозила неуверенность, словно Томас боялся услышать ответ.

– Что с ней случилось? С той, другой Энн Галлахер, вдовой Деклана? Ты ведь знаешь, верно? И правда столь ужасна, что ты не решаешься открыть ее даже мне?

Я села рядом, нашла в темноте его ладонь, сжала покрепче.

– Томас, я не знаю. Иначе обязательно сказала бы. Мне не было известно даже о том, что Деклан – не единственный сын Бриджид, что у него два брата и сестра. Я – как все ирландцы, каждый из которых имеет родню в Америке. А ведь много лет я считала, что мы с дедушкой – последние из Галлахеров. Пока мне в руки не попался твой дневник, я о прадеде и прабабке вообще ничего не знала. Оэн не говорил о родителях. Доля участия Деклана и Энн в Пасхальном восстании открылась мне только благодаря твоим записям. От Оэна я знала, что его мать погибла в шестнадцатом, вслед за его отцом. Смерть Энн Галлахер никогда не ставилась под сомнение. Я видела могилы в 2001 году. Деклан и Энн лежат в могиле рядом, и рядом написаны их имена, и год смерти совпадает. Всё как сейчас на фамильном кладбище, только надгробия мхом затянуло.

Томас долго молчал, взвешивал услышанное.

– Беда в том, что, раз покинув Ирландию, ирландцы не возвращаются. Оставшимся неоткуда узнать, как сложилась судьба уехавших. Получается, что смерть, что эмиграция – всё едино. Кажется, одному ветру ведомо, что сталось с Энн Финнеган Галлахер.

– Aithnionn an gaoithe. Ветру всё известно, – прошептала я. – Дедушка меня, маленькую, этими словами утешал. Наверно, перенял их от тебя.

– А сам я впервые услышал эту поговорку от Мика Коллинза. Правда, Мик утверждает, что ветер – тот еще сплетник; не хочешь, чтобы о твоей тайне на всю округу звон пошел – ветру ее не доверяй, лучше скале шепни. Вот почему в Ирландии столько скал и валунов. Они впитывают тайны до последнего звука и никогда никому не выбалтывают. И слава богу – ведь мы, ирландцы, любим языками почесать.