– Позднее, Майкл, де Валера будет сравнивать себя с капитаном, которого матросы не слушались. Прилива не дождались и чуть корабль не потопили, – подтвердила я.

– Серьезно? – Майкл помрачнел. – Хорош капитан, который не потрудился парус по ветру поставить вместе с командой!

– Метафору корабля вы, Майкл, используете в споре с де Валера уже в ближайшие дни. Выразитесь в том смысле, что де Валера пытается плыть, не спустив предварительно корабль на воду.

– Да, так гораздо точнее выходит, Энни, – усмехнулся Майкл.

– Ничего, Мик, – вмешался Томас, – народ тебя поддержит. Раз ты счел условия Договора приемлемыми, значит, они и для всех ирландцев пока сгодятся.

– Да не приемлемые они, Томми! Совсем не приемлемые! А ключевое слово здесь – «пока». То, чего мы сейчас можем добиться, для Ирландии вообще исторический максимум.

Некоторое время Майкл молчал. Наверно, собирался с духом, чтобы задать мне последние вопросы.

– Получается, Энни, я снова в Лондон поеду?

– Именно так, – твердо ответила я.

– Поедет ли на сей раз Имон де Валера?

– Нет.

Майкл тряхнул головой, мол, что и требовалось доказать.

– Кто из членов делегации согласится на условия британцев? Насчет Гриффита я знаю – он точно Договор подпишет. А остальные делегаты?

– Все подпишут, Майкл, все до единого. Уламывать придется Бартона: он согласится, только когда Ллойд Джордж пригрозит объявить Ирландии войну в течение трех дней. Историки считают, что Ллойд Джордж блефовал, что Британия не была готова развязать боевые действия в столь короткий срок. Но Бартон поверил и больше не упорствовал. Таким образом, Англо-ирландский договор удалось заключить.

Майкл тяжко вздохнул.

– Значит, сегодня можно горло поберечь. Зачем надрываться, доказывать, если всё предрешено? А я устал. Как я устал! – Последовал зевок – даже челюсть клацнула. И вдруг без всякого перехода Майкл выдал: – Томми, ты когда на ней женишься, а?

Томас покосился на меня, улыбнулся, но ничего не ответил.

– Будешь тянуть – я сам на ней женюсь, – пригрозил Майкл после второго смачного зевка.

– У вас, мистер Коллинз, и без меня выбор неплохой, – съязвила я. – Принцесса Мария, Китти Кирнан, Хейзел Лейвери, Мойя Ллевелин-Дейвис… Я никого не пропустила?

Брови у Майкла взлетели.

– Господи милосердный! Энни, я тебя боюсь. Пожалуй, пора нам с Китти назначить день свадьбы.

Секунд десять он молчал, затем вспомнил первое названное мной имя и нахмурился.

– А принцесса здесь с какого боку?

– Графиня Маркевич утверждала, будто вы крутили роман с принцессой Марией, когда находились в Лондоне. То есть вот прямо сейчас у вас всё в разгаре…

– Боже! – простонал Майкл. – Да у меня ни минуты свободной! Ладно, спасибо за предупреждение.

Томас остановился возле Мэншн-хаус, где с 1919 по 1922 год заседал Ирландский парламент. Это было двухэтажное здание нежно-бежевого цвета и благородного вида. По фасаду шли ряды окон, сильно вытянутых вверх. Невысокое крыльцо защищал кованый козырек. Перед Мэншн-хаус успела собраться изрядная толпа. Люди жались к стене соседнего дома, все фонари, установленные на довольно широких постаментах, были заняты, как лучшие места для обзора. Любопытные, конечно, преобладали над имевшими прямое отношение к Договору.

Майкл Коллинз надвинул шляпу, распахнул дверцу автомобиля, шагнул на мостовую. К нему метнулись представители прессы, в толпе послышались крики. Майкл не улыбнулся, не сбился с твердого своего шага. Из автомобиля, подъехавшего к Мэншн-хаус вслед за нашим, материализовалась группа мужчин – вероятно, телохранители. Двоих я помнила с той роковой свадьбы – это были Том Куллен и Гиройд О'Салливан. Они тоже, оказывается, ждали Майкла в порту Дун-Лэаре. Мой взгляд выхватил из толпы Джо О'Рейли – он помахал нам с Томасом и поспешил присоединиться к остальным, которых уже поглотила людская пена.

* * *

Майкл Коллинз снова уехал в Лондон, а мы с Томасом остались в Дублине. Мы ведь знали, что Майкл скоро вернется, теперь уже насовсем, вместе с остальными членами делегации. Так и случилось. Восьмого декабря Майкл ступил на ирландскую землю. Вся неделя прошла для Майкла в дороге – поезд, пароход, снова поезд, опять пароход. Делегацию встретили пресс-релизы всех без исключения газет: президент Имон де Валера собирает кабинет министров в полном составе на экстренное заседание «для обсуждения истинной сути предполагаемого договора с Великобританией». Расшифровывалось это действие очень просто: «Вы, делегаты, доверенные наши лица и посланцы ирландского народа, цели не добились и моей президентской поддержки не получите». Как и несколько дней назад, ни отдых, ни хотя бы передышка Майклу не светили. Новые заявления для прессы и новые дебаты, только теперь уже в расколотом Ирландском правительстве, – вот что было ему уготовано.

После продолжительного закрытого заседания, после того, как три четверти членов кабинета согласились на Договор в том виде, в каком он был подписан, Имон де Валера сделал заявление для прессы, дескать, условия Договора не соответствуют ожиданиям ирландской нации (каковую нацию, собственно, вообще никто не спрашивал), а значит, он, де Валера, не рекомендует принимать Договор. И это было только начало.

Восьмого декабря Майкл Коллинз появился на пороге дублинского дома Томаса в самом жалком виде. Растерянность, отчаяние, полная дезориентация – вот, пожалуй, какими словами можно описать его состояние. Томас сказал: «Заходи», Майкл продолжал мяться в дверях. Он даже голову поднять не мог, словно обвинения де Валера и прочих были липкой грязью, словно Майкл чувствовал себя заразным и боялся осквернить жилище друга.

– Стою сегодня возле паба «Девлин», никого не трогаю, и вдруг подбегает какая-то женщина да как плюнет мне в лицо, – пробормотал Майкл. – Предатель ты, говорит. Ирландию предал. Ребята наши, выходит, ни за что погибли. Шон МакДиармада, Том Кларк, Джеймс Коннолли и остальные – даром кровь пролили, жизни отдали. Так-то, Томми. Я и их предал, и всех, кто еще жив.

Я вышла на крыльцо. Только напрасно я утешала Майкла, напрасно говорила, что в заданных обстоятельствах он сделал всё возможное. В дом войти он отказался – тяжко осел на ступенях, уронив лицо в ладони. Было уже темно, фонари изливали жидкий, стылый свет. От промозглости зуб на зуб не попадал. Я притащила одеяло. Мы с Томасом укутали Майклу плечи и сели рядом, с двух сторон – молчаливые караульные, приставленные к его разбитому сердцу. Мы не покинули Майкла, когда многонедельное нервное истощение и отчаяние взяли над ним верх и он разрыдался безутешно, по-детски. Майкл не спрашивал меня, что будет дальше, не хотел ни предсказаний, ни советов. Он просто плакал, вздрагивая плечами – большой и сгорбленный, как гора. Потом вытер слезы, поднялся, цепляясь за перила, и оседлал велосипед.

Томас сбежал с крыльца, стал приглашать Майкла в Гарва-Глейб на Рождество. Он знал: ни в родной Корк, ни в Гарланд, где ждала Китти, Майкл поехать не может. Майкл поблагодарил, кивнул мне, ничего не обещая, и укатил, сказав, что дела не ждут.