Услышав, что Цезаря кремируют возле гробницы его дочери и похоронят на Марсовом поле, Кальпурния едва снова не потеряла сознание. Марку было некогда, да и не особо хотелось возиться со слабой вдовой. Получив от нее ключи от казны, он поручил женщину заботам служанок и занялся своими делами.

На следующий день в Риме были закрыты лавки и таверны, Город притих в ожидании грозных событий. Но ничего не произошло. Сенат принял предложение Марка Антония подтвердить все законы и назначения убитого диктатора и устроить ему торжественные похороны 18 марта, но убийц не преследовать.

В беспокойном ожидании прошел этот день и следующий. Рим взорвался в день похорон. Вышедший на форуме перед толпой Марк Антоний ужаснулся: казалось, весь плебс Рима стоял перед ним, те, кто не поместился на площади, толпились в переулках, тянули головы, пытаясь увидеть или услышать хоть чтото. Передние передавали каждое слово Антония назад, оно эхом неслось по толпе, затихая гдето вдали. Хорошо, что здесь нет Брута или Кассия, их попросту разорвали бы, – подумал Антоний.

Он приказал глашатаю зачитать все почести и привилегии, которых был удостоен Цезарь, потом сам прочитал его завещание. Мало кто из сенаторов услышал, они не рискнули выйти к народу, но те, кто услышал, были поражены, как и вся остальная толпа на форуме. То, чего так боялись заговорщики и многие патриции, в завещании не было. Цезарь не упоминал ни Клеопатру, ни Цезариона! Главным наследником объявлялся усыновленный этим же завещанием внучатый племянник Октавиан, внук его сестры Юлии.

Цезарь завещал римскому народу свои сады за Тибром, а также по 300 сестерциев каждому гражданину из своих средств.

Марк еще долго перечислял все, завещанное Цезарем. Прочитанное потрясло толпу. Хоть триста сестерциев и невелики деньги, но вдруг получить их от погибшего от рук злодеев (теперь в этом были убеждены многие!) Цезаря, все равно приятно. Он всегда заботился о римском народе!

Залитая кровью тога диктатора была выставлена на всеобщее обозрение, это тоже вызвало необыкновенное возбуждение у толпы. Когда согласно решению попытались поднять погребальное ложе с телом Цезаря, чтобы отнести на Марсово поле, гнев перехлестнул через край. Сделать этого не позволили. Римляне считали, что Цезарь заслужил быть сожженным на форуме! Марк благоразумно не стал возражать, хотя кто его спрашивал…

Люди бросились разбивать столы торговцев, скамьи судебных заседателей, чтобы разложить погребальный костер. Нанятые для проведения церемонии актеры срывали с себя парадные одежды, бросая их в огонь. За актерами последовали ветераны легионов Цезаря, какникак они прошли рядом со своим командиром много трудных дорог и прекрасно знали, чего тот стоил! В огонь полетели оружие и доспехи. Всеобщее безумие охватило Рим, женщины бросали в пламя свои украшения, не жалея для убитого диктатора ничего.

Было от чего задуматься, оказалось, что Рим совсем не так относится к Цезарю, как это представляли заговорщики. В Городе начались погромы, большинство сторонников заговора были вынуждены спрятаться или вообще уехать из Рима.

Цицерон презрительно называл бунтующих «городским сбродом», но и он вынужден был признать, что Цезаря провожали в последний путь не менее эмоционально, чем когдато народного трибуна Клодия.

Рим победил… Рим оказался сильнее…

Этот город отобрал у нее не просто своего диктатора, он отнял единственного человека, которого любила Клеопатра, надежду, веру в будущее сына. Клеопатра ненавидела Рим!

Наверное, она не спала, просто лежала в забытьи, онемевшая от горя, окаменевшая, бездумно глядя в пустоту.

Клеопатра понимала, что надо чтото делать, с кемто встречаться, чтото говорить, но не могла заставить себя даже пошевелиться. Внутри было пусто и холодно, безразличие сковало всегда деятельную царицу.

Сквозь это безразличие Клеопатра слышала, что приходили какието люди, то ли сочувствовать, то ли порадоваться ее горю и поражению. Скорее второе, но ей было все равно.

Хармиона никого не пускала к хозяйке.

Сколько времени прошло, Клеопатра не знала. Очнулась она от голоса… флейты! Сквозь сонную пелену сумели пробиться звуки, знакомые с детства. Отец очень любил флейту, прекрасно играл сам, за что был прозван Флейтистом, а грубее – Авлетом, Дудочником.

Птолемею было очень тяжело править не любившим его Египтом, может, поэтому он находил утешение в музыке? Из всей семьи только младшая Клеопатра улыбалась при этих звуках, старшая сестра, тоже Клеопатра, морщилась при одном упоминании об отцовских «глупостях», как она называла царское музицирование, Береника и вовсе старалась сбежать подальше. А малышке Клео нравилось. Не потому ли она стала самым близким и любимым человеком для Птолемея?

Флейтист за окном выводил знакомую Клеопатре мелодию не слишком уверенно и умело, до боли захотелось исправить. Она не выдержала и, накинув шерстяной плащ, вышла на террасу.

Музыкант играл внизу почти под ее окнами. Глянув туда, Клеопатра замерла, рядом с молодым флейтистом сидела Хармиона и пыталась напевать, чтобы тот смог уловить мелодию. Кто из них больше врал, непонятно, но мешать Клеопатра не стала.

Вернувшись в комнату, она снова упала навзничь на постель. От знакомых звуков нахлынули детские воспоминания.

Мелодия из дудочки под губами отца рождалась обычно протяжная и грустная. Девочке казалось, что это оттого, что отец очень добрый. Береника же твердила, что он не добрый, а слабый и даже безвольный!

Однажды Клео нечаянно спросила, правда ли про безвольность, и тут же закрыла себе рот руками, сообразив, что сказала чтото не то. Но Птолемей XII почемуто даже не обиделся, он тяжело вздохнул и, притянув любимую дочь за руку к своему креслу, сначала долгодолго смотрел на нее, потом вдаль на синеющее за окнами дворца море, а потом покачал головой:

– Если бы знать, как лучше, девочка моя… Птолемеи растеряли почти все, что получили от Великого Александра, нас не любят в самом Египте, считая чужаками, но и на родине тоже не любят и тоже считают чужаками. Плохо, что нет единства в самой стране. Видно, правильно говорят: всем мил не будешь, всем не угодишь. – Царь вскинул глаза на дочь: – Я завтра уплываю вверх по Нилу. Поедешь со мной?

– Да! – Глаза Клео заблестели. Путешествовать с отцом, который готов позволять ей все, что угодно, куда интересней, чем выслушивать бесконечные перепалки старших сестер или жалобы мачехи.

Это было их первое путешествие. Отец подолгу играл на своей флейте по вечерам, много рассказывал, показывал, а она слушала и слушала, впитывая в себя новое, как тонкая ткань воду.

Рожденная в Александрии, Клео с детства слышала вокруг греческий, латынь или незнакомые языки, но почти не слышала египетского. Такова особенность Александрии, города, основанного Великим Александром.

А во время путешествия вокруг все больше звучала египетская речь, которую отец не понимал. Царю приходилось выслушивать переводчика, это осложняло не только общение с людьми, но и само понимание. Клео сделала первый вывод: надо выучить египетский.