Впервые за долгое время меня перестали влечь к себе книги. Собрание из десяти романов Артамена, привезенное из библиотеки в Турнеле, пылится на полках в моей комнате. А я предпочитаю лежать и грезить, читать и перечитывать его письма, полные романтических сонетов:

Время от времени я ускользаю из комнаты и брожу по берегу Сены наедине со своими мыслями, набросив плащ и скрыв лицо под маской для защиты и от солнца, и от случайных встречных. Голова заполнена грезами о новом претенденте на мою руку. Увы, претендентом он и останется: он уже женат.

К четвертому приезду Аженуа Гортензия уже что-то почувствовала и цедит мне с глубоким осуждением:

– Что ты собираешься сказать тетушке?

Мы обедаем в столовой, за нами наблюдает лакей, а со шпалер на стене – пять нимф, которые лакомятся виноградом.

– Скажу, что у меня появился поклонник, – отвечаю я, сосредоточившись на тарелке с гороховым супом.

Горох мне совсем не нравится, но его вполне можно есть, когда он растерт до неузнаваемости да еще как следует сдобрен горчицей и черным перцем. Чувствую за собой вину: я ведь так и не написала Гарнье, хотя обещала.

– Иметь поклонника – не преступление. У меня они и раньше были.

Ухаживания Субиза были в высшей степени благопристойны, никакой романтики. Он приезжал только тогда, когда тетушка была дома, и я порой даже забывала, что являюсь вроде бы объектом его воздыханий.

– Аженуа – племянник герцога де Ришелье, – неодобрительно заметила Гортензия, – самого отпетого развратника во всей Франции.

– Всего-то? – Эта беседа как бы репетиция, прелюдия к тому разговору, который неизбежно состоится с тетушкой, когда она узнает о том, что происходит. – Ришелье ему только дядя, не брат же близнец.

– А ты всего год вдовеешь.

– Больше года.

– Он женат, Марианна. Тетушка примирилась с Субизом, но тот ухаживал за тобой всерьез. А сейчас – как это понимать?

Я отложила в сторону суповую ложку.

– Что ж, ты хочешь, чтобы я отгородилась от света в этом доме и тосковала по покойному супругу, как ты заперлась и тоскуешь по супругу живому? Этого тебе хочется?

Гортензия пытается сжать губы, чтобы выразить неудовольствие, но они слегка подрагивают.

– Я всего лишь забочусь о твоей репутации.

– Вовсе нет.

Разговор прерывается, потом я перехожу в наступление.

– Никому не запрещено принимать гостей, – резко говорю я. – И лучше всего, если гость молод и красив и родился не в прошлом столетии. В этом нет преступления. Если он обожает меня, я этому рада. Я тоже обожаю его. И ничего больше.

Лакей уносит суп и расставляет на столе тарелки с главным блюдом. Мы берем себе рыбу, и я с удовольствием начинаю есть. Твердо решаю, что эта беседа не выведет меня из равновесия.

Аженуа появился в моей жизни, словно лучик солнца, которому удалось пробиться сквозь строй тисов и толстые занавеси, чтобы согреть меня.

– Меня его общество весьма развлекает, – прерываю я молчание.

Гортензия молча смотрит в свою тарелку, но не ест. Отчего сестра так огорчена? Я ведь сказала чистую правду: она вечно тоскует по своему мужу, который постоянно отсутствует со своим полком.

– Прости меня, – ласково говорю я. – Нет ничего дурного или постыдного в том, чтобы грустить о своем супруге. Замечательно, что ты так поступаешь.

В тарелку Гортензии скатывается слеза и смешивается там с соусом. Я пытаюсь пошутить:

– Думаю, что рыба и без того уже достаточно соленая. – Гортензия не отвечает. Но у меня есть в запасе еще кое-что, от чего ей станет легче. – Кроме того, он не станет раздражать тетушку и меня, да и тебя, если на то пошло.

Гортензия поднимает на меня глаза. Даже когда она плачет, лицо у нее не краснеет. От слез ее глаза кажутся больше, становятся похожи на стеклянные, как у рыбы, а от грусти они сияют.

– В следующем месяце он отправляется в Лангедок.[21]

Боюсь, лето предстоит долгое и засушливое.

Удивительно, но тетушка отнеслась ко всему не так уж строго. С Аженуа она знакома лично – он женат на одной из ее внучек – и не связывает его так прямо с его распутным дядей. С Аженуа она в добрых отношениях. Да с ним, кажется, все поддерживают только добрые отношения. Сколь невероятным это ни покажется, он – само совершенство, вот и тетушка объявляет, что он желанный гость всегда, когда решит нас навестить. Само собой разумеется, что дальше «навестить» дело не пойдет. К моему великому облегчению, она не требует, чтобы я показала ей письма.

– Семья – это еще не все, хотя я частенько утверждаю обратное. Если бы было иначе, ты стала бы такой же скучной и мрачной, как твои сестры и папенька. А вместо этого тебя все знают как молодую и добродетельную маркизу, преданно скорбящую по умершему супругу. – Она бросает на меня красноречивый взгляд. – Постарайся, чтобы твоя репутация такой и осталась, по крайней мере до той поры, когда ты снова выйдешь замуж, а я перестану отвечать за тебя.

– Конечно, тетушка, – послушно говорю я, чему научилась за долгие годы. Внутри у меня все пылает. Я давно уже не ребенок, однако же именно я оказалась в ловушке.

* * *

– Только недолгий гостевой визит, помни об этом, – произнес Ришелье. Он широким шагом проходит в приемную и небрежным жестом набрасывает свой плащ на статую Гестии,[22] закрывая ей лицо. – А мне нужно побывать на одной стройке.

Я прячу улыбку. Весь Париж гудит по поводу нового скандала: он купил дом по соседству с домом, который принадлежит мужу его любовницы, а затем велел соорудить потайной ход через каминные трубы.

– Дорогая моя мадам де ля Турнель, так приятно снова повидаться с вами. Надеюсь, что вам понравилась та книга, которую я послал.