девочки звучали забавно. Этакая всезнайка, напоминавшая Хлое одного человека, которого она никак не могла забыть.

Паскуаль ждал снаружи, куря небрежно свернутую самокрутку.

– Хорошую ты нашла себе напарницу…

– Придется тебе заслужить ее уважение, если хочешь быть моим женихом.

– А я-то думал, я уже. – Паскуаль притянул Хлою к себе и поцеловал.

Хлоя позволила любить себя, но ее не хватало надолго. Оба осознавали свои обязательства и понимали, что стоит на кону.

Уже больше двух месяцев они принимали в отряд людей, готовых сражаться за свободу. Поучаствовав в освобождении Франции, те возвращались, чтобы вернуть себе свои дома и свою страну. Во многих приграничных селениях повторялась одна и та же картина. Формировалась не просто новая армия – невзирая на разногласия, объединялись политические партии, и социалистические, и коммунистические (правда, находящиеся со всем комфортом в изгнании), готовые руководить операцией и обращаться за необходимой помощью к международному сообществу. Впервые за долгое время в сердцах затеплилась надежда. То были уже не мелкие отряды жаждавших мести партизан – в Пиренеях формировался новый республиканский фронт. Целью было отвоевать Испанию.

Днем работы хватало для каждого. Одни добывали оружие и информацию. Другие взяли на себя заботу о больных и поиск лекарств. Третьи переходили из селения в селение, координируя дальнейшие действия. Самые опытные тренировали новобранцев. Вода, бревна и доски для построек, еда, одеяла… Каждый вносил свою лепту с надеждой и энтузиазмом.

А когда темнело, зажигались костры, люди собирались вокруг, вели разговоры, мечтали, пели, смеялись… То, за что они сражались и собирались сражаться дальше, обретало смысл. Большинство не были знакомы, но относились друг к другу по-братски. Борьба была общей.

Хлоя превратилась в одну из важнейших фигур этого Сопротивления, даже поддерживала контакты с высшим руководством посредством писем и сообщений, что Тео весьма поощрял, рассказывая ей новости и держа в курсе событий. Сам он предпочитал оставаться в тени, не любил незнакомых людей и личных отношений. Так что именно Хлоя вечерами у костра играла первую скрипку, чертя на земле инструкции, чтобы никто ничего не упустил. По одну сторону от нее всегда был Паскуаль, а по другую – верная винтовка Мосина.

– Мы перейдем границу и войдем со стороны Аранской долины. Это вполне реально: по сообщению наших агентов в некоторых деревнях, сопротивление будет незначительным. Следующий шаг – сформировать новое республиканское правительство во Вьелье[34] и организовать его работу.

– Да, но… зачем тратить время на создание нового правительства?

– Потому что если мы не будем относиться к этому всерьез, то и никто не будет, – резко ответил Паскуаль, он был несилен в искусстве убеждения.

– Послушайте, – продолжила Хлоя, – мы решаем, быть нам настоящим Сопротивлением или шайкой недовольных, которые просто стреляют направо и налево. Как тебя зовут? – спросила она сомневающегося.

– Хулиан. Хулиан Барросо.

– В чем-то ты прав, Хулиан. Сформировать правительство сейчас не так важно. Но это необходимо для следующего шага. Нас день ото дня становится больше, но никогда не наберется достаточно по сравнению с их армией. И ничего не изменится, пока народ не поднимется вместе с нами. Вот это правда важно. Восстание и поддержка населения придадут нам силы, чтобы руководить отвоеванием Испании. Если удастся сделать так, что по мере продвижения с севера на юг люди будут переходить на нашу сторону, мы окажемся неодолимы. Тогда народное восстание докатится до самого сердца страны и приведет наконец ко всеобщей стачке, а для них это уже реальная угроза.

Собравшиеся одобрительно закивали, всем хотелось скорее выступить.

– Ты правда веришь, что люди поднимутся? – спросил кто-то.

– Если они нас не поддержат, все бессмысленно.

– Рискованный план…

– Самоубийственный, – поправила Хлоя. – Поэтому только мы можем осуществить его.

Паскуаль смотрел на нее так же завороженно, как и большинство мужчин, собравшихся у огня. Хлоя была олицетворением уверенности, прирожденным лидером. Ее слова и манера держаться были абсолютно естественны. А больше всего людей привлекал ее личный пример.

Перед ними была Беляночка – возможно, самый опасный снайпер той войны, многие ставили ее в один ряд с лучшими, такими как русский снайпер Василий Зайцев или финн Симо Хяюхя по прозвищу Белая Смерть. Рассказы о ее подвигах переходили из уст в уста. Все знали, как был убит ее отец и как она потом убила сына Генерала Границы. Но, как это почти всегда случается, люди были склонны преувеличивать. Одни говорили, что она выстрелила с расстояния больше тысячи метров, другие уверяли, что это она выбила генералу глаз, потому-то он и носил повязку, а еще ходили слухи, что в шестнадцать лет она перестреляла целый батальон преследовавших ее солдат. Хотя Хлоя пыталась опровергать россказни, Тео не советовал это делать, поскольку ходившие истории вдохновляли людей и привлекали сторонников. Большинство задавалось еще одним вопросом: она и правда так красива, как говорят? Может ли женщина одновременно быть прекрасной и смертоносной?

– Ты и есть Беляночка, правда? А это, наверное, твоя знаменитая трехлинейка. Слышал, ты умеешь стрелять, – сказал один из вновь прибывших, грея ноги у костра.

– Странно, а я о тебе ничего не слышала, – ответила Хлоя, вызвав взрыв хохота.

– Ладно… Сам напросился, – не смутился шутник. – Я Бернеда, сражался в рядах фэ-фэ-и.

– Фэ-фэ-и?

– Forces françaises de l’intérieur, Французские внутренние силы, – пояснил он.

– Тогда добро пожаловать, Бернеда. Хорошо, что ты пришел.

– Ты правда убила больше двухсот солдат? – восхищенно спросил мужчина с детским лицом и голосом.

– А тебя как зовут? – В голосе Хлои угадывалось недовольство.

– Симон, Симон Бласко.

– Я не веду счет, Симон. И неважно, скольких я убила. Сто, двести, триста… Всегда будет мало. Я видела слишком много смертей среди наших.

– Вы ведь Невидимки, правда? – снова спросил Бернеда.

– То, что от них осталось, – неохотно ответил Паскуаль.

Только они двое и были в строю, не считая Зануды и Парижа, которые сейчас разведывали окрестности Вьельи. Остальные (Мус, Ред, Верста и многие другие) погибли на этой проклятой войне, превратились в груду камней в центре площади их нового Эдема. Так сохраняли память: каждому погибшему соответствовал камень, на котором было нацарапано его имя, и вместе камни образовывали холмик – более высокий, чем хотелось бы.

– Говорят, вы возглавите налет на туннель.

– Да, наша задача – расчистить дорогу. Где ты украл эту штуку? – Паскуаль ткнул в медаль, которую Симон Бласко с гордостью носил на лацкане.

– Я не украл, – оскорбленно отозвался тот.

– Это Croix de guerre, французский Военный крест, – вмешался Бернеда, одновременно расстегивая куртку, чтобы продемонстрировать свою награду. – Врученный лично Шарлем де Голлем.

– Я слышал, он освободил Париж…

– Это мы освободили Париж, – ответил Бернеда, задетый тоном