Ее слегка трясло, а руки нервно теребили ткань шелковой столы. Траян приметил.

– У тебя лихорадка? Я кликну Гермогена…

– Нет, дорогой супруг мой… нет… – спешно покачала головой Плотина. Уложенные утром в сложную прическу, к вечеру волосы больше напоминали обвязанный вокруг головы валиком платок. – Я не больна…

Что еще она могла ответить? Она не смогла отговорить Траяна не начинать осаду. Теперь надо было убедить императора не упорствовать в своем безумном начинании. Прошлое лето они провели подле великих рек, воды Евфрата и Тигра смягчали жаркое дыхание пустыни. Но если сейчас, в конце апреля, уже нечем дышать, то что будет хотя бы через месяц? Тиресий в своих видениях видел нечто ужасное… И Плотина должна помешать трагическому пророчеству сбыться.

– Я возьму Хатру в три дня, это так же верно, как то, что по прибытии в Рим меня ожидает триумф, – заявил император.

– Наилучший принцепс… – Плотина вздохнула. – Ты на несколько лет оставил свою столицу и гражданские дела государства. И прежде провинции управлялись не всегда правильно, и не все наместники – люди достойные…

– Верно. Верно… – попытался уйти от неприятной темы Траян. – Ты не раз меня в том упрекала.

– Ты – наилучший принцепс. В Антиохии ты можешь получать донесения из провинций и отвечать на письма наместников, приказы твои доставлялись бы в надлежащее время, быстрее даже, нежели из Рима. Но здесь, стоя под стенами Хатры, ты даже не ведаешь, что творится в твоем государстве. И при этом ты – наилучший принцепс.

– К чему ты клонишь?

– Обещай мне, если ты в три дня не возьмешь этот город, то снимешь осаду, и мы вернемся в Сирию. Твое государство ждет тебя. Дай слово!

Плотина вдруг кинулась к нему, обняла.

– Дай слово, если ты не войдешь в три дня в этот город, то уйдешь в Сирию…

– Хорошо… хорошо… – хмыкнул Траян. – Я знаю, как ты соскучилась по своему красавцу Адриану.

– Марк! – возмутилась Плотина. – Клянусь Юноной. Что никогда…

– В три дня я возьму этот город, – перебил ее Траян. – Это так же верно, как то, что я – наилучший принцепс. Ну что ты, глупая… Неужели плачешь?

* * *

На другой день Траян, решивший во что бы то ни стало исполнить задуманное, сам подъехал к стенам во главе кавалерийского отряда. Надеясь на зоркость глаз, что видели вдаль по-прежнему хорошо, он решил высмотреть в обороне города слабое место. Императорские доспехи он не надел, да и плащ взял обычный. Но защитники города почти сразу опознали его по высокому росту и седым волосам, и туча стрел обрушилась на небольшой отряд. Стрела из катапульты[62]пронзила насквозь его адъютанта, жеребец под Траяном сделал свечку, а сам император упал на землю. Охрана, прикрывая императора щитами, унесла Траяна на руках. Он пролежал в палатке до вечера. Был в сознании, но не мог подняться. Ему давали неразбавленное вино с пряностями, и вскоре Траяну сделалось легче. На другой день он попытался сесть на коня. Но не смог – тело попросту отказалось повиноваться. Император в недоумении долго смотрел на своего скакуна. Новая попытка – и опять неудача. Так и не сев в седло, Траян вернулся к себе в палатку.

– Фамедий, – позвал он своего преданного слугу, в прошлом виночерпия. А ныне – секретаря. – Меня отравили, Фамедий…

В тот же день он еще трижды пытался сесть на коня, но всякий раз застывал в недоумении, потом шатался, Ликорма и Фамедий подхватывали его под руки и уводили назад в палатку. Вернулся отряд с оазиса и привез чистой воды – для Траяна ее согрели и дали с вином. Но не помогло. На другой день император даже не пытался встать. Посему не видел, как хатрийцы вновь устроили вылазку, опять облили часть машин нафтой и подожгли. Правда, немногим удалось вернуться в город – почти все они полегли, особенно много – под ударами разъяренного Малыша.

Да, многие полегли. Но кое-кто уцелел, они сумели захватить двоих фабров в плен и утащить в город.

А к следующему вечеру вдруг со стен полетели огненные снаряды – они летели так далеко, что достигали римских рубежей, и римлянам пришлось оставить осадный вал, возведенный вокруг Хатры. Сомневаться не приходилось – хатрийцы наконец починили машины Филона. Наверное, не один Илкауд в этот городе славился хитростью. Как и жестокостью. Приск старался не думать, что пришлось пережить двоим римским фабрам в их последние часы.

На следующее утро осада была снята, и римляне, оставив в тылу непокоренную Хатру, двинулись по караванной дороге в Антиохию.

«Мы с Адрианом перехитрили сами себя…» – думал Приск. Он ехал верхом – и в который раз радовался, что купил Урагана – лучше этого коня у него не бывало.

«Мы планировали бескровно захватить Селевкию, а создали при этом могучего врага в лице Хатры…»

Приск склонен был думать, что случившееся – досадный просчет, когда ради большой цели пренебрегают малыми и тем самым губят все дело. Но ведь могло статься, что Адриан именно так все и спланировал?

Этот вопрос возникал – и не раз – в голове Приска. Но он знал, что никогда не задаст его своему патрону.

Известие о том, что обратная дорога императора будет лежать через Хатру, Адриан получил еще в начале весны. За путаными невнятными донесениями из Парфии вставала картина неутешительная: практически все завоевания на другом берегу Евфрата были утрачены. Единственное, что радовало, так это то, что еще в прошлом году после взятия Ктесифона император отправил парфянские сокровища в Антиохию. Их на время разместили в хранилище только что отстроенного дворца, а потом отправили кораблями в Рим. Ни один не затонул по дороге – и это тоже была большая удача.

Известие о поднятом восстании ничуть не удивило наместника Сирии. Насколько сильное – сказать было трудно – но, скорее всего, во всех недавно захваченных римлянами городах перебили гарнизоны или, в лучшем случае, их прогнали. Кпарфянам присоединились иудеи – казалось, пылает весь Восток, – и хорошо, если удастся удержать Сирию от беспорядков. В этом смысле минувшее землетрясение оказалось на руку наместнику – в заботе о хлебе несчастные антиохийцы вряд ли кинутся бунтовать. Так что главное в этой ситуации было – обеспечить бесперебойный подвоз зерна, раздачу пострадавшим и одновременно – восстанавливать город как можно быстрее. На стройке здоровые мужчины могли найти работу за кусок хлеба и небольшую доплату вместе с рабами и солдатами гарнизона. Пока что Адриану удавалось держать провинцию в узде, так что в Сирии было спокойно. К тому же грандиозные работы в Апамее позволяли многим разбогатеть и быстро вернуть утерянное – продажей мрамора, бронзы, дерева. В провинцию хлынули богатые торговцы из других мест, надеясь на выгодные подряды.