– Ты запер Максима, чтобы выяснить, есть ли у него способности. Если бы он открыл дверь, ты бы взял его в ученики. А когда прошло слишком много времени, а Юлька все не возвращалась (и именно поэтому ты решил поужинать у нас в каюте, ты ее ждал), тогда ты понял, что никаких способностей у него нет, и они там просто замерзнут, поэтому, так как ты не являешься отпетым садистом и душегубом, ты кинул в меня гранатой. Намекнул, что Юлька в опасности, а ты знаешь, что я горой стою за своих друзей. Знал, что я брошусь ее спасать. Соответственно, и Максима, и Руслана выпущу тоже. Ну как? – Я задала этот вопрос, потому что по его глазам, увы, невозможно было понять, права ли я.

Он поднялся и медленно заходил по комнате, говоря:

– Это интересная точка зрения, но я вовсе не ваш Горгон. Да, я наслышан, но не понимаю, отчего вы все им заинтересовались. Обыкновенный шарлатан, полагаю. Я здесь, чтобы выяснить причину гибели друга, а не набирать каких-то сомнительных учеников для какой-то сомнительной деятельности. Потому что, представим даже, что этот Горгон и впрямь существует и что он плывет сейчас с нами. Кого он может взять в свою команду? Притворщика, который хорошо умеет пользоваться пружиной? Загадочного приверженца восточного массажа, который носит с собой красную жидкость в пузырьке и влажные салфетки? Мальчишку, у которого даже усы еще не выросли, но который для важности носит очки и запоминает некоторые фразы из энциклопедии? Что они могут в полевых условиях, скажи мне? Без своих примочек, учебников, пружинок, иголочек? Только один Никита, который предсказал смерть в раннем возрасте, на что-то годен как экстрасенс, раз скончался.

– Он в коме, – сообщила я, отчего-то пребывая в состоянии, близком к шоковому. Как тогда, в Калязине, возле трупа бешеной собаки.

– Да? Что ж… Тогда, если он благополучно выйдет из комы, он уже не экстрасенс, и Горгону как ученик не нужен. А коли не выйдет… Обидно. Опять же не возьмешь в ученики, но уже по более объективным причинам.

– Это не смешно, – нахмурилась я, глотая комок в горле.

– Жаль, я старался. – Громов наконец-то сел. – Я ответил на все твои вопросы?

– Нет. Как ты узнал, куда пойдут Юлька и ребята? Как ты узнал про пружину Макса, про «царапину», убранную Русланом салфеткой, про память Кости, про слова Никиты?

– Я же говорил: у меня везде есть уши. Как человеческие, так и не очень.

– В смысле?

– Тот матрос, что помог тебе с чемоданом… Он не только джентльмен, но и падкий до лишних денег человек. Он раздобыл ключ по моей просьбе и позволил тебе его «выкрасть», попутно установив на гардеробе «жучок». А предыдущие ваши разговоры, в частности про планируемый поиск трупов, подслушивали такие же жадные до денег людишки.

– Но для чего?

– Как – для чего? Говорю же, я расследую убийство. Все концы ведут на эту посудину. А значит, я обязан знать абсолютно все, что происходит на этих палубах.

– Это отвратительно! Ты не имеешь права подслушивать, это нарушение Конституции. Это нарушение неписаного морального правила, если хочешь.

– Ты забываешь, с кем имеешь дело. Я не раз и не два говорил: для меня важнее всего приоритеты. Самая первая задача во всем – это верно их расставить и затем не отступать. Я всегда должен помнить, зачем я здесь, и делать все для выполнения этого задания.

– Цель никогда не оправдывает средства!

– Смотря какие средства. Никто ведь не пострадал от моей прослушки, верно? Мне очень жаль, если ты так болезненно это воспринимаешь. Я всегда стараюсь не выходить за рамки норм морали там, где это можно.

Послушайте только! Неужели Громов извиняется! К чему мне его сожаления, когда я знаю, что он слушал все наши с Юлькой тайные беседы, которые никого не касаются, кроме нас обеих!

Я спонтанно поднялась и быстро вышла из каюты, даже не попрощавшись.

В десять часов я с удивлением обнаружила, что все-таки почивала, так как Юльки не оказалось рядом, а я даже не заметила, когда она проснулась и ушла умываться. Эта спальня удобно отличалась тем, что санузел являлся смежным помещением, и, напрягая зрение и слух, я увидела свет под дверью и услышала шум воды.

Умывшись в другой ванной второго этажа, я вернулась в спальню и накинулась на еще сонную подругу:

– Нам необходимо попасть в нашу старую каюту! Немедленно! Одевайся!

– Погоди… Зачем?

– Нужно кое-что проверить… Если он врет… Если он Горгон… То никакого «жучка» нет… Он и так все знает, без него… Все наши разговоры! Все события нашей жизни!..

Образцова, глядя на меня во все глаза (довольно сильно распахнутые, кстати сказать), плюхнулась на край разобранной постели. И как она знала, что прямо под ней кровать? Могла бы промахнуться и угодить на пол. Зачем же на меня так смотреть?

– Господи, Катька… Ты совсем сошла с ума… Я потеряла подругу… Я буду плакать.

– Не надо плакать! Надо влезть на гардероб!

– Что? Ты… Ты послушай сама себя! Знаешь, что я слышу? Надо вернуться, жучок, каюта, гардероб, он знает все, Горгон, каюта, вернуться, влезть, разговоры, он врет, наша жизнь… Это поток сознания какой-то! Ты свихнулась! Теперь я понимаю, как умерли владельцы люкса. Первая стадия – острая шизофрения. Потом…

– Стой! Я поняла. – Я постаралась успокоиться и передала ей диалог с Громовым.

– То есть, ты хочешь проверить, правда ли имеется подслушивающее устройство в нашем номере? – Я закивала, радостно улыбаясь. – Нет! – Я перестала улыбаться, ожидая пояснения. – Во-первых, мы сдали ключи, забыла? Я же переехала вместе с тобой, зачем им убирать сразу два номера? Во-вторых, это ничего не даст. Факт – Громов знает все наши разговоры. Каким образом – это ненужные подробности. Если мы будем концентрироваться на этом господине, у нас не останется времени на главное расследование. Не забывай, Горгон – это второстепенно. Смерти владельцев люкса – вот что должно занимать нас. Иначе мы умрем.

– Хорошо… Хорошо. – Я села. Я не знала, как продвигаться дальше в расследовании. И думать об этом не хотела. Я хотела думать о Громове. И о Горгоне. Если это не одно и то же, конечно. Я никак не могла настроиться. Но почему?.. – Какие у тебя соображения? – Нас все-таки двое. Если один ум выведен на время из строя, пусть второй постарается за двоих.

– Мне кажется, мы упускаем кое-что важное из вида. – Юля поправила волосы. Я знала этот жест. И несколько других. Перед тем, как что-то сказать, она обязательно что-то поправляет, разглядывает, смотрит в окно, просто в это время она формирует свою речь мысленно, но боится, что над ней из-за этого станут смеяться. Вот глупая, мы знакомы столько лет, уж со мной можно вести себя попроще? «Подожди, я подумаю, а потом скажу» – как-нибудь так. – Громов и его знакомые исследовали первый труп вдоль и поперек. И никаких пятен не нашли. И первый труп был найден в каюте. Вот на чем надо заострить внимание. Я верю Ру… этому предателю, хоть он и… сволочь, но… умный парень. И если он нашел, значит, убийства не связаны друг с другом. И Громов прав, первого покойного отравили. Поэтому не было никаких следов на теле. Это какой-то хитрый яд, он быстро разлагается, потому остаточных следов не нашли. Остальных убили иначе. Насчет второго и третьего трупов не знаю, их же тоже осматривали, но, скорее всего, ничего не заметили, так как смерти признали ненасильственными. Это мы целенаправленно искали зацепки и только благодаря этому нашли маленькие пятна.