– Я увидела Теда.

Роджер резко втянул воздух. Произнесенные слова нависли над нами, я почти могла их видеть.

– Ты видела его?

– Да.

– Где? На карусели? В закусочной?

– И там и там. Я мельком увидела на карусели за своей спиной – видела его отражение, – а в закусочной столкнулась с ним лицом к лицу. Наша встреча длилась секунду, а то и меньше. Но это был Тед.

– Господи, – произнес Роджер. – Я знал… Я чувствовал: ты что-то видела.

Он залпом допил виски и налил из бутылки вторую порцию, не разбавляя содой. Выпив половину, он закашлялся и продолжил:

– Судя по твоей реакции, встреча была не из приятных.

– Естественно.

– Мы можем об этом поговорить?

– Он… – я замолчала. – Ему очень плохо, Роджер.

– Что ты имеешь в виду?

– Тед, он… другой. Он изменился.

– Как именно?

– Мне сложно описать словами. Я даже не помню, как именно он выглядел. И вспоминать не хочу. Он… На него страшно смотреть. Прости, я не смогу его тебе описать.

– Я не понимаю. Он сильно обезображен? Он ранен?

– Нет, не совсем. То есть он ранен, поэтому он и выглядел, как…

– Как кто?

– Как нечеловек.

– Нечеловек. И ты уверена, что это был Тед?

– Да. Я видела… Сначала я увидела его обычное лицо, а потом увидела, что с ним стало.

Становилось все сложнее прогонять воспоминания о нашей личной встрече с Тедом, даже когда я поняла, что они частично… Не забылись, нет. Было ощущение, что они не успели усвоиться, будто мой разум не был снабжен подходящей системой, которая бы удерживала каждую деталь увиденного. Но и того, что я помнила, было достаточно, чтобы я снова испытала шок.

– Стало, – повторил Роджер, прикидываясь глупым.

– Его глаза превратились в стекло, – сказала я. – Или что-то вроде стекла. Он не мог их закрыть. Кожа вокруг глаз… Натянута, растерзана. Его терзают. Он страдает.

Я сделала глоток.

– Нет, – сказал Роджер.

– Да.

– Нет. Прости, я понимаю, что ты увидела что-то поистине ужасающее, но это был не Тед. Ты ошиблась, – его губы дрожали.

– Роджер…

– Я пойду прогуляюсь, – сказал он, вскочив со стула. Он взял с собой бутылку виски, оставив соду на столе, и быстро зашагал прочь. Я поднялась со стаканом в руке и бросилась за ним.

* * *

Он обошел дом и двинулся по подъездной дорожке, едва не упав, когда запнулся о кучу песка под ногами. Он начал размахивать руками и удержал равновесие, а затем продолжил свой путь. В конце дорожки он остановился и начал вертеть головой, что сыграло мне на руку: я почти его нагнала, но он вдруг резко повернул налево и направился к кладбищу. Я крикнула: «Роджер! Роджер, стой!» Услышав свое имя, он дернул головой, но не остановился. И зашагал прямо через кладбище. Дойдя до конца, он повернул направо и начал обходить его. Как бестолковая собачонка я бежала за ним все это время, не обращая внимания на ожог на ноге, который после первого круга разрывало от боли. Мне стоило вернуться в дом, сесть и ждать его возвращения, но я боялась, что он убежит с кладбища в соседний лес, и тогда я не смогу его найти. Мы обошли кладбище три раза, пока Роджер не остановился, чтобы отдышаться, и ждал, пока я его не нагоню.

– Это был не Тед, – сказал он, когда я поравнялась с ним. – Это был не мой мальчик.

– Это проклятие, – сказала я, пытаясь перевести дыхание. – Из-за того, что ты сказал ему в вашу последнюю встречу.

– Что?

– На стоянке перед Ратушей, – объяснила я, – ты проклял Теда. Разве не помнишь? Ты отрекся от него: «Я отрекаюсь от тебя; я отказываюсь от тебя».

– Не говори глупостей, – отмахнулся Роджер, но глаза его сверкнули.

– Ты наложил на него проклятие, и оно сработало.

И тут на меня снизошло прозрение.

– Вот почему он не мучает тебя. Не напрямую. Ты оборвал все нити, связывающие вас, ты навсегда вычеркнул его из своей жизни. Он не может связаться с тобой так, как он делает это со мной, потому что дверь к тебе закрыта.

– Это просто смешно, – сказал Роджер. – Ты закончила?

– Роджер, – сказала я, – Я знаю, что случилось в камере. Я знаю о сделке.

Лицо Роджера, порозовевшее от алкоголя и марафона на кладбище, побагровело, и на нем вспыхнули страх, стыд и гнев.

– Сделка?

– С той штукой в углу. С оком в тени.

– Боюсь, я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь.

– Оно предложило исполнить проклятие, которое ты придумал для Теда, заставить его сработать.

– Ты серьезно? – воскликнул Роджер и предпринял тщетную попытку улыбнуться. Зрелище было отвратительным.

– Ты спросил, чего оно хочет. И оно ответило: «Крови и боли».

Роджер вздрогнул, услышав мои последние слова, и никаких сомнений относительно увиденного у меня не осталось. Он сказал:

– Значит, ты утверждаешь, что, пока я был в камере полицейского участка, я заключил сделку с дьяволом?

– Я знаю, что ты совершил сделку, – ответила я. – А вот с кем или чем – этого я не могу сказать.

– Вот оно что. И договор я подписал кровью, продав свою бессмертную душу.

– Ты предложил свой инфаркт, который начался уже тогда. Но этого было недостаточно, и тогда ты согласился отдать все, что мог. Все, включая ребенка, которого я вынашивала. И оно забрало его. Ты предложил Теда, и ту штуку это позабавило.

– Так вот в чем дело? Ты считаешь, что в выкидыше виноват я?

– Дело не в этом, Роджер.

– Я бы так не сказал. Вполне очевидно, что потеря ребенка повлияла на тебя намного сильнее, чем я предполагал, в результате чего ты выдумала целую историю, чтобы выставить меня виноватым. Я и не знал, что ты так переживала.

– Речь сейчас не обо мне, – сказала я. – А о том, как в тюремной камере ты все, что только можно, променял на шанс отомстить.

– Я и понятия не имел, как глубоко сидит твоя обида.

– Перестань, – сказала я. – Хочешь сказать, что не сочинял часами свое проклятие?

– Да, я готовил выговор Теду. Я был зол. И нашел, куда направить эту злость. Разве меня не должен был разозлить его визит в наш дом в три часа ночи, его обвинения? Мне что, надо было сказать ему спасибо, за то, что он накинулся на меня?

– А как же сердечный приступ? Когда он начался?

– Я пришел к убеждению, что инфаркт случился, в сущности, тогда, когда на следующий день я отвернулся от Теда и направился к машине.