Завершив работу над портретом, он не стал задерживаться в Урбино из-за гнетущей обстановки во дворце и ждать возвращения друга Кастильоне из Болоньи. Портрет оставил в дар Марии Варано. Её мать в это время была в Риме, где улаживала при дворе кое-какие дела. Он уехал во Флоренцию выполнять новые заказы знати.

* * *

Раскрыть тайну картины «Немая» помогли некоторые подробности о трагическом событии, имевшем место в Урбино в начале ноября 1507 года, до появления там Рафаэля. Они стали известны из дневника венецианца Марино Санудо и короткого письма Кастильоне матери. Как сообщает историк Санудо, у которого были всюду информаторы, в Урбино произошло следующее. Пока участники мартовских бдений вели беседы о благородстве чувств и чистоте платонической любви, во дворце назревали события, которые должны были привести к трагической развязке. Однажды юнец Франческо Мария перехватил записку сестры Марии к Джован Андреа Браво, любимцу хворого дяди. Она свидетельствовала о близости между сестрой и безродным пажом. Открытие потрясло брата, и им овладела жажда мести. Его особенно возмутило, что наглец назначал сестре свидание подальше от глаз придворных — в замке Сассокорваро, подаренном ему благодетелем герцогом.

Неожиданно подвернулся счастливый случай расквитаться с любовником сестры в поединке на турнире, на который съехалось немало гостей. Однако как ни старался одержимый жаждой мести Франческо Мария нанести смертельный удар Браво и защитить честь семьи, тому удалось удержаться в седле и ловко увёртываться от ударов вошедшего в раж противника. Выступивший арбитром турнира герцог Гвидобальдо никому из участников поединка победу не присудил. Джованна Фельтрия увидела в том пристрастность судейства и открыто высказала брату несогласие с таким решением. Её поддержали и другие дамы, наблюдавшие за поединком. А герцогиня Елизавета не мудрствуя лукаво заявила:

— Меня изрядно позабавил этот, как его там… Джован Андреа, напоминавший трусливого зайца, скачущего по стерне и стремящегося замести следы.

Будучи не посвящённой в семейную тайну, Джованна Фельтрия своими резкими высказываниями об исходе поединка сама подвигла самолюбивого и мстительного сына на решительный шаг, и тот дождался своего часа. Как-то после дружеского ужина он предложил ничего не подозревавшему Джован Андреа пройти в зал, где новый учитель фехтования обещал показать несколько интересных приёмов. Едва они туда вошли, как трое дюжих слуг набросились на парня и заломили ему руки за спину. Вынув из ножен шпагу, Франческо Мария крикнул опешившему Джован Андреа:

— Получай, несчастный, плату за предательство!

Тот принял всё за шутку и даже не пытался вырваться из рук слуг. Франческо Мария хладнокровно заколол улыбающегося безоружного противника. Приказав своим подручным отыскать и убить слугу, помогавшего любовникам обмениваться записками, убийца покинул дворец и скрылся.

Почувствовав неладное, Джованна Фельтрия с дочерью устремилась к фехтовальному залу, но стоявший перед дверью слуга заявил, что туда не велено никого пускать.

— Да как ты смеешь мне перечить! — гневно воскликнула Джованна Фельтрия.

Мать и дочь вошли в зал и увидели на полу в луже крови заколотого Джован Андреа. Оставив рыдающую дочь во дворце, мать несмотря на позднее время помчалась под проливным дождём на поиски сына. Она знала, где он мог укрыться, и не ошиблась. Франческо Мария решил отсидеться в родительском дворце в Сенигаллии.

— Ничего не говорите мне, мама! — сказал он, увидев её на пороге. — Но я уверен, что покойный отец оправдал бы мой поступок. Нельзя давать волю наглым смердам.

Страшная весть вскоре расползлась по дворцу и болью отозвалась в сердце герцога Гвидобальдо, который никак не мог поверить в жестокость любимого племянника. Как ни старалась местная власть скрыть содеянное, об убийстве стало известно при папском дворе. Узнав об этом злодеянии, рассвирепевший папа Юлий лишил своего племянника Франческо Мария делла Ровере титула префекта Рима, доставшегося ему по наследству от отца. Для выяснения дел он направил в Урбино в качестве доверенного лица Джулиано Медичи, которому пребывание во дворце настолько пришлось по вкусу, что он провёл там целых шесть лет, в память о чём помещение, которое он занимал, с той поры носит название «апартаменты Великолепного» в честь его славного отца.

Эта жуткая история окончательно подкосила герцога Гвидобальдо, и он слёг, распорядившись в последний момент позвать нотариуса, которому продиктовал некоторые изменения в завещании. Теперь в случае его кончины власть переходила полностью к супруге, герцогине Елизавете Гонзага, и от неё к прямому наследнику, но только по достижении им двадцатипятилетнего возраста. 11 апреля 1508 года герцог, последний из рода Монтефельтро, тихо отошёл в мир иной в возрасте тридцати шести лет.

Овдовевшая герцогиня Елизавета спокойно перенесла утрату и вскоре простила наследника Франческо Мария, который редко появлялся во дворце, начав военную карьеру. Его мать и сестра покинули Урбино. Потрясённые случившимся, женщины в спешке забыли полученный в дар портрет, а возможно, не захотели его оставлять у себя как напоминание о семейной драме, и его упрятали в дворцовую кладовую. Рафаэль ничего не знал о судьбе картины, и больше ему не довелось повстречаться ни с Джованной Фельтрия, ни с её дочерью, вышедшей вскоре замуж за одного из отпрысков рода Сфорца.

Из письма Рафаэля дяде Симоне Чарла, отправленного из Флоренции 21 апреля 1508 года, можно судить о его полном неведении того, что произошло во дворце в Урбино. Из немногих дошедших до нас его писем видно, что в отличие от друга-литератора Рафаэль прибегал к эпистолярному жанру лишь в силу необходимости. По отзывам современников, он был приятным занимательным собеседником, чего никак не скажешь, читая его письма. Насколько же они скучны и косноязычны, с неизменными вкраплениями слов и оборотов родного маркизанского диалекта и конечно же ошибками. Правда, такие же ошибки делал и Кастильоне, когда в письмах к матери переходил на мантуанский диалект.

Следует напомнить, что в те годы шло становление итальянского языка, сравнительно недавно вышедшего из учёной и разговорной латыни vulgo, и закладывались основы грамматики и правописания. Например, именно в те годы над проблемами языка задумался Пьетро Бембо в своём сочинении «Рассуждения в прозе о народном языке», явившемся одним из первых опытов разработки итальянской грамматики.

Приведём с небольшими купюрами упомянутое письмо Рафаэля, из которого следует, сколь доверительны и сердечны были отношения племянника с дядей:

«Дорогой и любимый мной как отец дядя! Я получил Ваше письмо с известием о смерти нашего обожаемого Герцога. Да упокой его душу, Господи! Я не мог сдержать слёз, читая письмо. Непоправимые утраты нужно стойко переносить, а потому смиримся с Божьей волей.

Несколько дней назад я обратился к дяде священнику с просьбой выслать мне доску с Мадонной для префектессы. Но он её не прислал, поэтому прошу Вас с любой оказией направить мне сюда эту доску, дабы сделать приятное Синьоре. Чтобы Вы знали, сейчас самый подходящий момент, когда они мне вскоре все понадобятся.