Смущённый Герман? Это точно он? Тот самый мальчик, который в Тёмном Уголке не может сказать мне слова без издёвки?

– А я тебя узнала! – с натянутой жизнерадостностью возопила я.

– Ну, я пошёл… Я за хлебом, – неловко сказал Герман, пытаясь от меня избавиться.

– Хорошо, – понуро кивнула я.

Он прошёл мимо меня. Я продолжала стоять с глупой улыбкой в своём взрослом пальто. И на каблучках. Небольших, но всё же.

Герман постоянно затыкает мне рот, геройствует перед своей невестой, дерзит Царю… Этот несчастный взъерошенный ребёнок-воронёнок, который сейчас идёт за хлебом. А было ли это всё?

– Герман! – окликнула я его.

Он шёл, ссутулившись, руки в карманах. Остановился и повернул ко мне острое бледное лицо с льдистыми глазами. Ну, хоть глаза его. На лице ребёнка-замухрыша.

– Было ли всё это с нами?

– Было, – кивнул Герман и отвернулся.

Я опустилась на лавку. Всё-таки да. Мы убили этого призрака. Герман убил. Лишил корней. Но находиться в медальоне, как зародыш в материнском чреве, – это ведь не жизнь, это только эхо жизни.

Даша появилась с двумя набитыми пакетами и сумкой. Я взяла у неё один.

– А что за мальчик, который сразу после тебя вышел? – коварно спросила я. – Ты с ним на лестнице, наверное, встретилась.

– Это Гера. Он раньше жил тут, но года два назад съехал с матерью от отца. Иногда он приходит к отцу. Редко. Отец его ничего так дядька, но, когда напивается, теряет рассудок. Он бил и жену, и сына. Мать Геры вроде немного того, – Даша покрутила у виска, – но я давно её не видела. Неприятная история, помню, случилась тогда с Герой. Тут кошка раньше была, Муркой её называли. Беспризорная, кормили всем подъездом. Он любил её очень. Покупал ей кошачий корм в виде подушечек. Бывает, кормит её, даёт по одной, чтобы зря лакомство не расходовать, и себе в рот пихает. Не потому что голодный, а вот потому что вкусно ей – и ему от этого вкусно.

Да уж, Герман, жующий кошачий корм. Трудно поверить. Хотя он был тогда совсем ребёнком. Ну как ребёнком – возраста Джин. Джин тоже лопает со своей свинкой морковку одну на двоих. Даёт ей откусить, а потом сама жуёт. Не понять мне этих любителей животных.

– А как-то раз мальчишки-хулиганы кошку нашу расстреляли из пневматических пистолетов. Просто так… Ради баловства, уроды… Герка нашёл её уже мёртвой. Он ревел на всю улицу, прижимая её к груди. Наши окна – вон те, – Даша показала на второй этаж. – Я помню, как выглянула… Бедный тычется лицом в её мёртвое тельце… Бр-р-р… Потом позже узнала, что с ним какой-то нервный припадок случился. Два месяца в больнице лежал. А потом они с матерью переехали.

Да уж, а я переживаю о своей семейке. Что отец бросил нас, что под боком вечно суетится Джин. В жизни вон как бывает! И так сложно осмыслить, вместить в себя полностью чужую боль. Но внутри от рассказа Даши как будто ком слизи застрял. Сколько этой слизи вокруг, куда от неё деваться? В Тёмный Уголок?

Я бросила взгляд на магазинчик, в котором скрылся Герман. Обнять бы этого ершистого мальчишку, взять за руку и просто сказать, что есть человек, которому он нужен. Но нет же, Герман всё перевернёт, будет бубнить, что у него есть невеста. Такой вот он: всё всегда понимает неправильно.

– Вот так узнаешь о чужой судьбе – и подумаешь: какая я всё-таки счастливая, – сказала я.

Даша улыбнулась, поправив ремень сумки на плече.

– Всё познаётся в сравнении. Цени!

– Я выполнил свою часть сделки, теперь ты, – заявил Герман Царю Вору следующей ночью.

– У нас тут сумасшедший СамСвет, а ты занимаешься глупостями! – рявкнул призрак.

Он ходил, заложив руки за спину, по пустому кабинету с одиноким троном на возвышении из трёх ступеней. Его шаги тяжёлым эхом отражались от стен.

– Это самое важное! – воскликнул Герман, бледнея.

Руки его дрожали. Он сжал кулаки, все в красных линиях порезов.

– Дай мне время. Такие проблемы сразу не решаются, – послушно ответил Царь, останавливаясь и глядя на мальчика тёмными бордовыми глазами.

Герман рядом с Царём смотрелся как хрупкая веточка рядом с вековым дубом, но из-под капюшона сверлил противника злым взглядом светлых глаз: на его груди вещь пострашнее Сорокопута.

– Ты можешь освободить корни? – спросил вдруг Царь.

Медальон на груди мальчика слегка пульсировал, как маленькое сердечко. Герман сердито тряхнул головой.

– Я не думал, что это понадобится. Я не собирался щадить врагов. Я не думал об этом, когда рисовал.

– Значит, нет, – констатировал Царь.

В кабинет вошёл Бука.

– В замке становится отвратительно тесно. Все пытаются спрятаться, укрыться, – сообщил он.

– Защитники ещё не прилетели? – спросил Царь.

– Нет. Пока нет.

Царь вновь посмотрел на Германа, который стоял, сжав кулаки, и в упор глядел на него.

– Я разберусь с Защитниками, а потом займусь Муркой. Мы отправим её домой. Раз уж она заговорила о доме, – пообещал Царь.

Герман резко развернулся и вышел из кабинета. На лестнице он столкнулся с Князем и делегацией Защитников. Князь открыла рот, пытаясь ему что-то сказать, но он не стал слушать и быстро пробежал мимо.

Герман давно не навещал Мурку. Он зашёл в её зал и сел, прижавшись спиной к прутьям клетки, мрачный и усталый. Единственное его укрытие, единственное место, где его любят. Или это мираж?

– Мурка, я никогда не жаловался тебе, никогда не заставлял слушать мою нудную болтовню… Но, пожалуйста, дай мне возможность высказаться. Всего один раз. Я не могу об этом молчать, но и говорить мне не с кем!

Он не видел Мурку и глядел на дверь в залу, боясь обернуться и заметить равнодушие в её зелёных глазах.

– Я убил призрака, его душа жжёт мне грудь… Убил ради мира, ради тебя… Я просто поверил Царю Вору… А теперь одинокий СамСвет разрушает Тёмный Уголок. Я понимаю его боль, понимаю, что такое потерять любимое существо. Я хотел только помочь тебе, Мурка! Но стоит ли это такой жертвы?!

Герман уткнулся лицом в ладони и разрыдался. Вдруг он почувствовал, что его гладят по голове. Это Мурка. Герман поймал её тонкую руку и прижал к своей худой мокрой щеке. Между его лицом и её рукой оставался холодный прут клетки.

– Прости меня… Я не должен был всё это говорить…

– Это не твоя ноша. Ты не должен это нести. Отдай своей подруге. Она сможет, – тихо сказала Мурка.

Что она говорит такое? Зачем? Он не хочет впутывать в это Князя. Это он плохой, он убийца. Раньше он проливал лишь свою кровь, теперь заставляет страдать и других. Он тёмный человек. Не надо Князю с ним водиться, забирать у него эту ношу. Она, конечно, согласится. Любит его пожалеть. Не нужно ему сострадания, и от её жертвы легче не станет.