– Как вы? – спросила Марина, выкладывая на столик пакетик с фруктами.

– Помните, старое кино: «по сравнению с Бубликовым – неплохо». – Но, заметив, что Марина помрачнела, спохватился:

– Простите. Мне очень жаль Антона. Мы были знакомы столько лет, а я даже не смог прийти на кладбище…

– Можно я включу телевизор? – спросила Марина. Профессор удивленно кивнул.

– Недавно мы поженились. Вы знали об этом?

– Нет. Но догадывался, что ваши отношения достаточно серьезны… Примите мои искренние соболезнования. – Снова испытующий взгляд.

– Он вам оставил кое-что. Дискету.

Профессор заметно насторожился.

– И кое-какие бумаги. Компромат. На одного вашего знакомого. Виталия Кротова. Это – бомба. – Она говорила чуть слышно, едва шевеля губами. Он понял, закашлявшись, улыбнулся.

– Эта палата не прослушивается.

– Ни в чем нельзя быть уверенным.

«Кредит в четыре с половиной миллиарда долларов сможет спасти реформы в России…»

– Вы необычная женщина. Я начинаю понимать Антона.

– Вас интересует то, что я сказала?

– Девочка моя… – он тяжело вздохнул. По вискам скатились капельки пота. – Боюсь, мне пора отойти от дел.

– Думаете, вы сможете? Однажды я предложила Антону все бросить. Но он отказался.

– Он был моложе.

– Был.

– Мне тяжело, – сказал Профессор. – Извините.

– Всего минуту. Антон оставил мне все. Порядка четырех миллиардов долларов. Неофициально, разумеется. Засвеченная сумма несколько меньше.

– Вот как? Я думал, он имеет больше, – но за этой нарочитой небрежностью Марина уловила некоторый интерес.

– Мне они не нужны. На них кровь Антона. Я отдам вам, сколько захотите. В обмен на небольшую услугу – помогите мне найти «заказчика» и «исполнителя».

Профессор откинулся в подушки, на мгновенье прикрыв глаза.

– Моя милая, вы понимаете, о чем просите?

– Я даже подозреваю, кто это. Кротов и некий Тарантино. Я знаю. Я видела дискету. И я хочу их уничтожить. Помогите мне, Аркадий.

– Вы… бредите? – Взгляд его сделался цепким и острым, как скальпель.

– У вас есть семья?

– Да. В Израиле.

– Почему не с вами? Молчите, я отвечу – вы боитесь за них. Антон тоже за меня боялся. Говорил, что я делаю его уязвимым… Он был моей единственной семьей. До него моя жизнь была пустой и бессмысленной борьбой за существование. Когда он умер, я тоже решила умереть. А потом поняла – первыми должны уйти они. Я ничего и никого не боюсь, мне нечего терять. Помогите мне! А я помогу вам. Вернуть вашу территорию.

Доктор в белоснежной косынке, войдя в палату, сурово нахмурился.

– Вам пора. И почему так громко работает телевизор?

«Президент заявил, что приложит все силы, чтобы с организованной преступностью в России было покончено…»

– Оставьте, – приказал Аркадий, – хорошая передача. – И дайте нам еще пару минут.

– Но…

– Выйдите.

Доктор послушно удалился.

– Антон говорил, что вы его единственный друг. И я могу к вам обратиться, в случае чего… Поправляйтесь. И берегите себя. Они не оставят вас в покое. А я все сделаю сама. У меня достаточно денег, чтобы отправить в ад пару подонков.

– Постойте, – желтая рука взметнулась и опала. – Присядьте.

Марина опустилась на стул у изголовья.

– Вы так его любили?

– Да. – Она прикусила губу. – Брызнула кровь. В последнее время она не пользовалась ни кремом, ни помадой, и кожа истончилась от мороза. Аркадий взял стерильную салфетку, приложил к ее лицу. На белом отпечаталось красное.

– Я тоже, – сказал он. – Он был моим единственным другом. Десять лет. Я был вначале не лучшего мнения о вас. Извините. Нам будет его не хватать. Они пристально смотрели друг на друга, будто играли в гляделки. Немолодой осунувшийся человек с восковым лицом. И молодая женщина с черными впадинами глаз над гипсовой маской впалых щек и бесцветных губ. Сухая ладонь легла поверх ее смуглого запястья.

– Я помогу тебе, детка. Вот только выкарабкаюсь.

Впервые ее глаза заблестели.

– Спасибо вам, Аркадий.

– Называй меня Профессор. И на «ты».

– Доигралась, – устало сказал Дмитрий, швыряя на стол свежий номер «МК». – Вот твое личико во всей красе. Вызывают нас в отделение. На работу позвонили. Думаю, как раз, в связи с этим.

Сцепив до боли пальцы, Лена опустила глаза в газету.

«Красавица или чудовище?»– гласил жирный заголовок.

«…известная на весь мир топ-модель Елена Веденеева, проходящая по делу об убийстве сына банкира Крылова, отложила свои судебно-защитные дела, чтобы почтить своим присутствием память одного из крупнейших авторитетов криминального мира столицы, застреленного 6 января, в канун Рождества Христова…»

– Я предупреждал, – Дмитрий ожесточенно грыз зеленое яблоко. – Это Сухохренову нашему как раз – козырь в фуражку. Лучше бы ты пьяный дебош устроила, честное слово. Где твоя мафиозная подружка? Пусть напишет заявление, мол, слезно просила тебя пойти на похороны горячо любимого супруга, поскольку не к кому больше было обратиться за помощью, так как не имеют близких родственников. И упомянуть, что ты с покойником не была даже знакома… Или была?

– Нет. Я и не знала, что они женаты. Ни разу его не видела. Честное слово. Ты мне веришь?

– Я-то верю. А вот майор этот, Членорылый… Ну, звони ей, черт возьми!

– Она… уехала.

– Когда? – рявкнул Дмитрий. – Куда?!

– Не знаю, – Лена торопливо набирала номер Марины на сотовый, но никто не отвечал. – У нее же нет подписки о невыезде…

– Зато у тебя скоро будет! – взорвался Дмитрий. – Боже, за что мне такое наказание?!

– Дима! – Лена, заревев в три ручья, бросилась к нему на шею. – Если меня посадят, ты ждать бу-удешь?

– Ну что ты, глупая… – он, притихнув, перебирал ее роскошные волосы, жемчужными волнами струившиеся по вздрагивающим плечам. – Никуда тебя не посадят. Все будет хорошо, обещаю тебе. Мы поженимся и заведем кучу детей… Только…

– Что? – подняла мокрые глаза Лена.

– У тебя, правда, ничего не было с этим Громовым?

В кабаке «Расслабуха» стоял сизый смог – впору надевать противогаз. На крохотном подобии сцены лихо отплясывали полуголые девицы. Резались в бильярд, пили пиво и вели разговоры сосредоточенные крепкие ребята. Редкие милицейские патрули обходили стороной это злачное место, в коем драки с поножовщиной и перестрелками случались чаще, чем точные метеопрогнозы.