250.

Откуда она появилась на правительственном загородном шоссе? Эта нищая старуха… Удивительно, но даже на такой громадной скорости, Ада разглядела тряпичный мешок на согнутой спине, платок, стянутый под подбородком… Завидев несущийся на нее автомобиль, старуха даже не попыталась отскочить, сойти с дороги. Может, она была ослеплена неожиданной вспышкой фар. Или испытала шок. А может, приняла летящую на нее из темноты красную молнию за указующий перст судьбы – хватит, мол, отжила свое, собирайся в путь… Она сжалась в комок, подняв над головой тощие, в лохмотьях, руки, в ожидании страшного удара.

– О Боже! – вскрикнула Ада, выворачивая руль вправо и нажимая тормоз.

На бешеной скорости красный «Феррари», миновав встречную полосу, вылетел на обочину…

– Мама! – закричала Ада, увидев летящие на нее кособокие стволы деревьев, закрыл лицо ладонями. – Мамочка!

Пожилая женщина с потемневшим лицом сидела в больничном коридоре, глядя в одну, видимую лишь ей, точку на крашеной в синий цвет стене. Переглянувшись, Лена и Марина присели рядом.

– Это я во всем виновата, – сказала женщина то ли им, то ли себе. – Мне все хотелось, чтобы она стала другой. А теперь ее может вовсе не стать…

Выел врач в зеленом халате и шапочке. Женщина метнулась к нему:

– Прошу вас… Ада Беркер. Как она?

– Вы ее родственница?

– Мать.

– Пока трудно сказать. Повреждение черепа. Разрыв селезенки. Множественные переломы ребер, ног.

– Она будет жить?

– Мы делаем все возможное. Организм молодой, будем надеяться на лучшее.

Женщина закрыла лицо платком. Плечи затряслись.

– Выйдем, – сказала Марина, – я перекурю.

Чувствовался мороз, сменивший оттепель. Приближалось Крещение.

– Ненавижу больницы, – Марина вздрогнула, делая затяжку. – Как думаешь, она выживет?

– Должна. Я буду молиться за нее.

– Брось! – лицо Марины исказила гримаса, уголок рта дернулся вверх. – Никакого Бога нет.

– Неправда, – убежденно сказала Лена. – Бог есть.

– Да? И где же он?

– Везде. В каждом из нас. Как добро. Как любовь.

– Чушь! – крикнула Марина. – Бога нет! Иначе почему он допускает все это дерьмо?! Мой Антон был убит в канун Рождества, светлого праздника!

– Но это МЫ сами делаем с собой! Бог не может быть в ответе за все то зло, что люди причиняют друг другу. Мы сами создали себе ад.

– Но если есть Бог, то существует и дьявол? – прищурясь, промолвила Марина. – И он тоже в нас? По твоей теории…

– Я все думаю о дне рождения Ады, – Лена прикусила нижнюю губу. – Помнишь? Нас было четверо. Мы были немного пьяны, чувствовали себя не слишком счастливыми. Загадывали желания. В шутку. Юлька просила вечную молодость. Ада хотела начать жизнь сначала. А ты…

– Пролететь яркой кометой из ада в ад… Денег. Власти. Памяти. Неважно какой – лишь бы… не стать очередной пылинкой на венике Бесконечности…

– И ни один из нас не пожелал ни здоровья, ни добра, ни любви…

– Но ты, Кассандра, была умнее всех нас. Ты ничего не просила у звезд.

– Просила, – Лена зябко куталась в капюшон, – вернуть Димку… Но не думала, что такой ценой…

– Что ж, мы все получили, что просили… – Марина странно усмехнулась. Она была какой-то чужой, далекой, холодной… как падающая звезда. – Юльке больше не грозит старость. Знаешь, ее Маслов умер.

– Как?! – воскликнула Лена. – С чего ты взяла?!

– Он делал грязную работу. Его застрелили. Не на дуэли, правда… Но, может быть, он вспомнил перед смертью о своей Прекрасной Даме? И у Ады появился шанс начать все с абсолютного нуля… Наверно, настала моя очередь…

– Что ты задумала?

– Ничего.

– Неправда. Тебе плохо, я знаю. Пойдем, посидим где-нибудь, поговорим…

– Ты хороший психолог, Кассандра. И отличный друг. – Марина бросила горящий окурок, он очертил в темноте светящийся полукруг. – Вы все были мне как сестры. Правда.

– ТЫ так говоришь, будто прощаешься.

– На время. Мне нужно побыть одной. Но мой сотовый подключен. – Марина улыбнулась впервые за последние дни. Но глаза были темны, тусклы и печальны. И огромны, как блюдца. – Любовь, дружба делают человека уязвимым. Понимаешь?

– Нет, – Лена отчаянно замотала головой, дергая подругу за лайковую перчатку. – Ты уезжаешь?

– Да. Ненадолго. Так надо. Пока.

Привстав на цыпочки, Марина чмокнула подругу в прохладную щеку.

Джип «Мерседес» неловко развернулся, пару раз боднув бортик, выехал на дорогу и растворился в морозной тьме.

Лена долго стояла на больничных ступеньках, глядя во всепожирающую ночь. Почему-то ей стало страшно, но она не могла понять, за кого: Аду, Марину или себя.

Было семь утра, когда Лена приехала к Дмитрию. Он уже встал, собирался на работу. Она ожидала упреков, но он, ни произнеся ни слова, обнял ее и поцеловал. Его щека была колючей, и это было самое приятное и реальное ощущение прошедших суток.

– Прости меня, – сказала Лена. – Я буду тебя слушаться. Невозможно спасти весь мир в одиночку.

– Это ты меня прости. Я накричал на тебя. Я не стану требовать, чтобы ты изменилась. Просто будь рядом, ладно?

– Хорошо.

– Как твоя подруга?

– Ада? Плохо. Не приходит в сознание. Мне стало вдруг так страшно, когда я подумала, насколько хрупок человек. Все можно потерять в один момент.

– Ну, нет, – убежденно сказал Дмитрий. – Я тебя терять не собираюсь, никогда и ни за что. Хоть потоп. Все у нас будет отлично, веришь?

– Тебе верю.

– Замечательно. Тогда раздевайся, идем завтракать. Я приготовил яичницу. Огромную. Твою любимую – с луком.

– Откуда ты знал, что я приду?

– Ты разве забыла? – Улыбнулся Дмитрий. – Я маг и волшебник. Поколдовал – и готово.

Попасть в ЦКБ было непросто. Но фамилия «Громова» открывала, на удивление, многие двери. У палаты Аркадия Гриневича дежурили люди в штатском, ничем не напоминающие бритоголовых «братков».

– Извините, – сказали Марине очень вежливо, – мы вынуждены вас обыскать.

Она не возражала, после чего пришла миловидная дама, которая пригласила ее в отдельный кабинет. После процедуры предупредили:

– Не больше пяти минут. И никаких волнений. Он еще очень слаб.

Вид у Профессора и впрямь был неважный. Рядом с кроватью стоял какой-то аппарат, от которого к рукам больного тянулось несколько трубок. Лицо землисто-желтое. Из груди со свистом вырывалось дыхание. Но взгляд, направленный на гостью, остался прежним: подозрительным, просвечивающим насквозь, подобно рентгеновскому лучу.