так заинтересован чуть ли не весь курс, то что же будет? Это значит осрамиться перед всеми… Я чувствовала, что струсила не хуже последнего школьника перед экзаменом. И в то же время я возмутилась своей глупостью. Если я не сумею – то ведь это будет так глупо! Боже мой, неужели же я не могу, не способна даже и на это? Ведь здесь я только излагаю, не вношу ничего своего… Неужели я так отупела за эти четыре года, что не напишу ничего? Я с ужасом чувствовала, что стою на краю какой-то пропасти и вот-вот упаду… Я мучилась и в то же время усердно писала: времени терять было нечего. Чем больше читают К-на, тем более о нем говорят, и я с тоской и страхом слушала эти разговоры: мне кажется, что все они знают, как плохо у меня изложена эта статья, и заранее приготовляются возражать мне, а потом будут с насмешкой указывать на такую самоуверенную выскочку. А отказаться от Кавелина было невозможно… и поздно!.. Д. своим спокойным, самоуверенным тоном заметила, что статью Кавелина изложить очень легко. Я спросила, читала ли она эту статью. Оказалось, что читала. Я смутилась еще более. Я боюсь критики Д. более, чем всех остальных, вместе взятых, потому что другого такого развития, начитанности и памяти – у нас вряд ли найдешь. Ах, Боже мой! Что-то будет завтра? Сердце так и замирает, как подумаешь. И добро бы я взялась излагать малоизвестного автора, тогда – все пошло бы ладно. А то ведь – Кавелин! с ним всякая знакома, у многих есть конспекты, и вот они будут проверять…

И ведь вышло же так, что я, помимо всякого желания, случайно взяла именно Кавелина! Кабы я знала… так теперь у меня не лежали бы исписанные листы в ящике письменного стола, я спала бы спокойно и, не торопясь, сидела бы над каким-нибудь Тюриным. Главное: я никому и виду не показываю, что боюсь, хуже гимназистки боюсь… я сохраняю вполне спокойствие и отделываюсь неопределенными ответами на вопросы… «А вам не страшно будет читать с кафедры?»… Эх, дело не в кафедре, а в том, что я буду читать с кафедры. Как раз об этом-то никто и не спрашивает, все полагают совершенно резонно, что раз взялся, так значит, успеешь… Ан – не тут-то было…

О завтра, завтра! Единственная надежда – что времени – один час – не хватит для трех изложений. С-н сказал, что изложение должно быть кратким, не более 10 минут. Но при всем моем желании я никак не могла изложить так кратко. Все мысли Кавелина так верны, имеют такое существенное значение, что почти невозможно излагать статью так, чтобы все чтение заняло не более 10 м., в таком случае пришлось бы выпустить половину.

Итак: с одной стороны, мое изложение противоречит желанию профессора, с другой – неизвестно, согласно ли оно будет с мнением большинства, с третьей – оно противоречит моему искреннему желанию – не читать его (раз оно написано, volens-nolens – надо прочесть).

1 ноября

А с четвертой стороны – все обошлось благополучно. Я волновалась, входя на кафедру (аудитория была полна), и руки мои задрожали так сильно, что я разозлилась сама на себя… но чем больше я читала, тем становилась спокойнее: начала – так надо же кончить. Я читала громко и ясно, но очень быстро и нервно сначала и совсем хорошо под конец, когда вполне овладела собой. Профессор стоял рядом со мной и делал пометки. На первый раз все наши чтения не вызвали никаких замечаний; зато на второй – завязалось нечто вроде оживленной беседы: спрашивали, толковали по поводу прочитанных теорий, отыскивали их слабые стороны. Дело, очевидно, начинает налаживаться; хорошо, если бы продолжали и далее так же усердно интересоваться, как теперь.

3 ноября, 1-й ч. н.

Жизнь на курсах идет своим чередом… несколько однообразно, тихо, но зато так спокойно! Временами меня охватывает это прекрасное чувство тишины и покоя, я чувствую его, как только может чувствовать путешественник, после многих препятствий добравшийся до цели своего путешествия. И тогда как милы кажутся мне стены моей высокой комнаты, за которыми я сижу и до которых не доходят те дрязги житейские, среди которых я жила эти годы… Временами кажутся они мне сном… Да полно, были ли они? неужели были? и прошли? и неужели я в прошлом году была в это время дома? неужели я жила? – не верится… кажется, что это был тяжелый сон, от которого я, наконец, проснулась…

Все тихо, в интернате, в наших комнатах одна за другою тушатся лампы; все ложатся спать…

Gute Nacht! Schlafet bis das neue Morgen,

Bringet euch die neuen Sorgen4 —

хочется мне сказать всем этим молодым девушкам.

4 ноября

В видах облегчения сближения курсисток между собой, у нас организовалась целая сеть небольших так называемых кружков общения. Цель их, по теории, весьма похвальная: каждый кружок ставит себе задачей объединить и сблизить курсисток разных курсов (назначено по три с каждого курса) на почве изучения какого-либо вопроса. Это, конечно, представляет большой интерес для первокурсниц, потому что мы идем сюда именно за тем, чтобы учиться, большинство неопытных мечтает встретить ту интересную умственную атмосферу, которую я пока не нашла, и, не находя ее, в большинстве случаев разочаровываются чуть ли не во всем. Так, по крайней мере, я слышала от слушательниц старших курсов, которые выставляли желание именно в этом отношении помочь нам как один из мотивов для учреждения кружков. Меня тоже приписали в один из них. На двух первых собраниях я не была, за что получила два замечания от председательницы (4 к.), на третье отправилась. Так как каждый кружок собирался для совместного изучения какого-нибудь вопроса, то, конечно, каждый задается разными целями; мой кружок (в нем тоже назначено было 12 человек – по 3 с каждого курса) пожелал заняться изучением государственного строя западноевропейских держав, для того чтобы свободно читать и понимать газетные известия и вообще иметь понятие о том, как живут, какие партии и учреждения «там»… Программа занятий была выработана на первом заседании; о ней я получила некоторые указания от председательницы кружка; на втором собрании уже приступили к изучению международного права (мы занимаемся под руководством Семевского).

Когда я, наконец, явилась на третье собрание, то уже несколько членов кружка собрались. С моего курса – кроме меня никого не было, и я очутилась, как в лесу, среди совершенно незнакомых лиц. Я поклонилась, назвав свою фамилию, и ожидала, что каждая, в свою очередь, сделает