Мы вышли на улицу и направились к центру острова.

— Ты знаешь, что каждый остров, из которых состоит Венеция, является как бы городом в городе? — задал неожиданный вопрос Дарио.

Я понимала, что он тянет время, но зачем? Хотя непонятный трепет, что я испытывал, заставлял и меня не торопиться, а сесть и спокойно прочитать, что же такого могла написать моя далекая родственница.

— У каждого островка своя система питьевой воды, церковь, колокольня… — Продолжал Дарио, и голос его разносился эхом по пустынным улочкам. — И в центре каждого есть кампо, то есть поле, если перевести. Как раз у одному из них мы и вышли.

Ну, какое же это поле? Небольшая площадь, да… Вымощенная булыжником, как и все почти здесь.

— Раньше здесь все было покрыто дерном, — заметил мое недоумение Дарио. — Видишь колодец в центре? На самом деле это цистерна для сбора дождевой воды. Такие есть на каждом острове. Не считая минеральной воды в бутылках, что завозят с материка, эти колодцы являются единственным источником питьевой воды. Вода в лагуне и каналах не пригодна для питья, — продолжал рассказывать Дарио, пока мы шли к лавочке, спрятанной в тени деревьев. — Смотри…

Мы как раз поравнялись с колодцем, верх которого был выложен и камней, обточенных временем. Дарио указал мне на небольшое отверстие у основания с выемкой, полной водой. Из импровизированной чаши самозабвенно хлебали воду две кошки, не обращая на нас никакого внимания.

— Все венецианцы испытывают особое благоговение перед кошками. — Он с улыбкой наблюдал за полосатыми пушистиками с поднятыми к верху подрагивающими хвостами. — Эти отверстия сделаны специально для них. Кошки — это единственное надежное средство от крыс, разносящих чуму.

Я вспомнила рассказ Дарио о трех эпидемиях чумы в четырнадцатом, шестнадцатом и семнадцатом веке. Первую даже прозвали «Черная смерть» из-за того, что она унесла жизни половины населения Венеции. Мороз пробежал по коже, как представила этот ужас.

— Раньше здесь кипела коммерческая и общественная жизнь острова, а сейчас это больше похоже на тихий дворик, — закончил Дарио как раз в тот момент, когда мы садились на лавочку.

Он достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги. Пальцы слегка подрагивали, словно он волновался даже больше меня. В который раз подумала, какой же он все-таки хороший, что так бескорыстно помогает.

— Читаем? — спросил Дарио, как будто я могла внезапно передумать.

— Давай, — не менее торжественно ответила я.

Он развернул лист и прочитал:

— Моей далекой, как звезда на небосводе, родственнице посвящается. — Дарио посмотрел на меня. — Получается, это тебе?

— Наверное… — пожала я плечами. Хотя откуда она тогда могла знать, что когда-то я появлюсь на свет?

Дарио замолчал. Я пыталась осмыслить то, что только что услышала.

— О ком шла речь в письме? — решилась я нарушить молчание, которое уже начинало тяготить.

— Думаю, о тебе.

— А причем тут плод греховной связи? Да еще и плод плода… Мои родители, насколько я знаю, появились в законном браке. Ничего не понимаю… А ты?

— До тебя и твоей сестры в вашем роду рождались девочки? — спросил Дарио.

— Если брать по папиной линии, то нет. Папа даже смеется на этот счет, что наконец-то в кузнице воинов появились ромашки, — улыбнулась я, вспоминая любимую фразу отца.

— Я так понимаю, что святая, о которой идет речь, это та самая Лиза, что изображена на иконе и на которую ты так похожа. Значит, по любому, это ты.

— Чушь какая-то, если честно!

От переутомления последних дней и мысленного перенапряжения у меня разболелась голова. Дарио предложил тогда отложить обдумывание письма до возвращения на Лампедузу. Обратно мы решили отправиться сегодня, вечерним самолетом. До рейса еще оставалось часов шесть. Как раз достаточно, чтобы немного передохнуть.

Как не одолевали меня всякие мысли, я заставила себя уснуть по возвращении в дом Дарио и проспала два часа. Сон излечил мою больную голову. Стоило купить Олесе какой-нибудь сувенир. Дарио проводил меня в магазинчик, где продавалась так называемая handmade-косметика — мыло, масла для тела, все для душа и ванной… Олеся балдеет от таких вещей. С щедростью, которую только могла себе позволить, я набрала ей целый пакет пахучих штучек.

Вот так и закончилось мое путешествие в Венецию. С прощальной грустью я смотрела из иллюминатора самолета на уменьшающиеся островки, где осталась частичка моей души. Я всегда буду хотеть туда вернуться, но вряд ли когда появится такая возможность. Венеция из реальности опять превратилась в сказку, которую я буду видеть на картинках, только изображение теперь будет четче, подпитываемое воспоминаниями.

Дарио тоже выглядел грустным. Видно мое настроение передалось и ему. А может, он просто грустил, что закончился маленький отпуск и следует возвращаться к работе, которую он обещался довести до конца. Завеса над тайной приподнялась, хоть детали и оставались неясными. Но охота за реликвией продолжалась, в этом я не сомневалась. И я ума не прилагала, как ее прекратить. Надеялась только, что у Дарио есть какие-нибудь соображения на этот счет.

Уже стемнело, когда мы добрались до дома. Еще у калитки я почувствовала неладное, хоть с виду все выглядело как обычно. Сад цвел, кругом чистота и порядок. Чего не скажешь о доме… Как только я открыла дверь, так и замерла на пороге с вытаращенными глазами и открытым ртом. Все было перевернуто вверх дном. Ящики в мебели выпотрошены, кругом валялись вещи — мои, Олесины… Посуда на кухне по большей части перебита, потому что кто-то не церемонился, выбрасывая ее из шкафов. На фоне хаоса одни картины в уродливых рамках выглядели нетронутыми. Почему-то это больше всего выводило меня из себя. И зачем только дед развесил по стенам безвкусицу? Даже грабители не посчитали их достойными своего внимания.

Я не знала, за что хвататься. То ли определять, что украли, то ли наводить порядок. Не могла избавиться от чувства гадливости, что кто-то рылся в моем белье. Этот кто-то осквернил дом, сделал его нечистым в духовном плане.