Два курсанта за окном в саду жарили шашлык, ждали команды, чтобы подать к столу, заваленному овощами, фруктами и холодными закусками; где-то за перегородкой стояла наготове хохлушка-служанка: жизнь у Халида была тут достойная, ханская…

— А если захочу? — спросил Саня.

— Пока никто не захотел! — засмеялся хозяин. — Ты захочешь — будешь первый!.. В прошлом году к нам приезжал один капитан, русский — выгоняли, не желал ехать. Ислам принял.

— Чем этот капитан занимался?

— Танкистов обучал, специалист по бронетехнике.

— Я же, дорогой Халид, диверсантов обучать буду, — Грязев выпил вина. — Обучу — вы горло мне и перережете. Сонному. А иначе придется в самом деле принимать ислам и служить.

— Разве плохо служить? Ты человек военный, тебе надо служить! — Халид подал знак — курсанты понесли шашлык. — Только служить лучше сильному. Советский Союз был сильным государством, потому и служили ему. А Россия не желает быть сильной. Она сама на поклон пошла к неверному Западу, стоит с протянутой рукой… Кто ей станет служить? За что служить? Не позорилась бы, не унижалась бы сама, так не жалко и жизнь положить за честь и совесть. Нынче не за что, Александр. Нищий всегда доволен тем, что подадут: копеечку ли, пинка ли. И слуги нищему не нужны. А повернись Россия к Востоку — то ли было бы? На Востоке не только сонным горло умеют резать. Умеют еще дружбу ценить, дорожить традициями отцов, чистотой идеалов. Для Востока было бы честью дружить с Россией, а нравы падшего Запада нам не нужны.

Грязев едва удержался, чтобы не впутаться в полемику: это приглашение на шашлык было всего лишь проверкой, прощупыванием инструктора-новобранца на предмет лояльности к Востоку. Начни он сейчас выворачивать скрытые камни, заикнись о том, что он — русский офицер, судьба Отечества ему вовсе не безразлична и что добивать униженную Россию, безмолвный, оболваненный народ — бесчестно и для Запада, и для Востока, — мог бы посеять глубокие сомнения у руководства центра. Халид непременно доложит итоги разговора начальству, и кто знает, возможно, уже этой ночью будешь лежать с перерезанным горлом…

Следовало делать упор только на собственную личность, гарантии безопасности — короче, никаких иных чувств, кроме эгоизма. К черту большую политику!

— Красиво ты говоришь, Халид, — после недолгого молчания заметил Грязев. — Уж не замполитом ли был в Советской Армии?.. Не забывай, я ведь наемник, своего рода «дикий гусь», меня агитировать не надо. Я хотел денег заработать и влип. Сначала напоили и подсунули контракт, потом сюда вот завезли. Осталось насильно обрезание сделать!

— Клянусь, никакого насилия не будет! — заверил он. — Посмотри на меня! Что я, кретин, урод, дикарь с кинжалом в зубах? Это Запад распространяет свою пропаганду о наших диких нравах и коварных обычаях.

— Хочешь сказать, со мной поступили без всякого коварства?

— Хорошо с тобой поступили, Александр! — засмеялся Халид, наливая вина из серебряного кувшина. — На твой мягкий характер посмотрели, на твою нерешительность. Неужели плохо сделали? Молодую красивую жену дали, работу дали, хорошие деньги! Ты сам-то так бы и не женился до сих пор и нищим бы ходил. Пей вино, ешь шашлык, наслаждайся жизнью, Александр! Перестань думать о смерти! Думай о жизни!

— Хочешь уверить меня, что я ничем не рискую? — хмуро спросил Саня и взял шампур с настоящим — не московским! — шашлыком, однако есть не стал, только полюбовался.

— Когда разваливается великая империя, риск для всех одинаковый — опасность угодить под обломки. Когда извергается вулкан, каждый может оказаться посыпанным пеплом. Мы с тобой далеко и от империи, и от вулкана. Разве что дым донесет. Аллах нас привел в эти благословенные места. А упадет последний камень, развеется пепел — кто с тебя спросит, где был, что делал. Перед кем отвечать — искать станешь — не найдешь. — Халид взвешивал слова, старался внушить, вогнать свои мысли, и надо отметить, умел делать это. — Запад — противник сильный только своим капиталом. Только деньги удерживают их в содружестве, а за спиной они ненавидят друг друга, камень держат за пазухой. Зачем России такой союзник? Страны Востока соединяет вера, Аллах соединяет. Скажи мне, Александр, что крепче в дружбе? Капитал или вера?

— Я спросил, чем я рискую? Реально? — тупо повторил Грязев. — Я уважаю всякую веру, если она — вера истинная. Но меня сейчас интересует мое будущее.

Это хозяину не понравилось: то ли вино, то ли желание опять вернуться к вопросам геополитики толкало Халида к разговору, невыгодному сейчас и даже опасному. Однако настойчивое уклонение тоже вызвало бы подозрение. Пусть лучше сердится…

— Будущее? — распалялся он. — Ты видел внуков Шамиля с зелеными повязками? Есть ли у них будущее? Я скажу тебе — есть! Во имя Аллаха они пойдут на смерть — это их будущее. Эти парни погибнут во имя веры. Достойная смерть? Или в России не ценили подвига?.. Почему Россия ослабла, почему служить ей — позор? А потому, что иссякла вера. Нация потеряла цель в тот момент, как только обернулась к Западу. Ты пришел служить за деньги, твои курсанты хотят заработать много денег. Нет веры — служите тем, у кого она есть.

— Трудно тебя оспорить, — сдался Грязев и стал есть шашлык.

— Запомни, Александр, — наставительно произнес хозяин. — Кто гибнет, тот жалеет жизнь земную, кто возрождается — тот мечтает о жизни небесной.

Он оказывался противником более сильным, чем предполагалось…

— Извини, Халид, я недооценивал Восток, — признался Саня откровенно. — Впрочем, и сейчас много чего не понимаю…

— Какие твои годы, брат, — вздохнул польщенный хозяин. — Присматривайся, оглядывайся, живи, как мужчина. И все у тебя будет, что захочешь. Гарем захочешь — будет гарем, денег много захочешь — будешь жить, как шейх. Только будь мужчиной. Себя не жалей, курсантов не жалей, сделай из них воинов, как ты, прошлого не жалей, будущего не жалей — все под Богом ходим. Чем ты рискуешь? Какие тебе гарантии? Чтобы служить сильному, самому надо стать сильным. Никто не посмеет руку поднять, никто горло не перережет, ни днем ни ночью.

К себе домой — в небольшой саманный домик, спрятанный в уцелевшем, не выжженном саду, — Грязев вернулся поздним вечером. По двору бродил часовой в добротном американском камуфляже и бронежилете, с французской скорострельной винтовкой и в русских кирзовых сапогах — обуви, спасающей от многочисленных ядовитых змей, выползающих по ночам в сады и дворики под виноградной лозой. Офицерское жилье в темное время суток охранялось тройным кольцом: курдские боевики были опаснее змей, проникая ночью к своим брошенным домам, чтобы взглянуть на потухшие очаги. Они тоже исповедовали ислам и считались настоящими мужчинами…

Законная жена, как и положено женщине на Востоке, поджидала мужа, сидя при свете маленького ночника, хотя окна были зашторены плотной светомаскировкой. По всей видимости, она успела получить от Бауди подробные инструкции, встретила с ласковой настороженностью и готовностью услужить.