В такие часы он презирал членов своей команды, не хотел никого видеть, поскольку реально осознавал, что его старость заметна, видима «опричниной» и эта свора только ждет мига, когда можно с яростью наброситься на хозяина, порвать на куски, и кто первым вцепится в дряхлеющее горло, тот и примет на себя его с таким трудом одержанную победу и власть. Он ненавидел команду, однако в приступах тоски не хотел думать о ней и распалять себе ослабленное сердце. «Опричнина» казалась ему недостойной даже его случайной, сиюминутной мысли, ибо он чувствовал, как вместе с горькими думами медленно вытягивается из души живительная энергия, а из дряблого тела — последние молодые клетки. «Генсек» часто вспоминал свою мать — рукастую, с грубым, обветренным лицом крестьянку и мысленно, бессловесно, жаловался ей, бесслезно плакался, не ожидая утешения. Но приятнее было думать о детстве, будто в хмель, погружаясь в прошлое. Над землей тогда стояло высокое небо со стерильно-белыми перистыми облаками, и если наплывала из-за горизонта грозовая туча, то уж обязательно была черной, страшной, несущей ураганный ветер.

Да и сама гроза отличалась невероятной яркостью: ударит гром, так стекла звенят, полыхнет молния — деревья загораются. А уж ливень хлестанет — вся земля вскипит!.. Зато потом до чего же голубой и чистый воздух, до чего же яркое солнце! И лужи теплые-теплые, и грязь чистая-чистая…

Он любил в детстве эти контрасты и незаметно перенес ребячью любовь на все вещи, явления и поступки, во взрослой жизни недостойные такого чувства, и тем более — в старости. И никто не мог понять его неожиданных, непредсказуемых действий, не характерных ни для возраста, ни для его высочайшего положения; его внезапных увлечений и желаний, не предусмотренных никаким этикетом. А он в подобных случаях просто тосковал и, погружаясь в детство, испытывал полузабытые контрасты.

В этом состоянии и застал его «брандмайор»… Несколько минут «генсек» смотрел на него мутным, отсутствующим взором и, наконец, спросил глухо, как больной:

— Ну что пришел?.. Жаловаться будешь?.. Все ходят, жалуются друг на друга…

В такие минуты его нельзя было перебивать, а говорить он мог долго, с длинными паузами, потому директор ФСК молчал.

— Хоть кто-нибудь бы пришел, порадовал… — он слегка оживился, будто вспомнив, кто перед ним. — Говорят, ты государственный переворот задумал? Правда или нет?

Что-то вроде усмешки появилось на губах. «Генсек» прошел отличную школу партийной номенклатуры, прекрасно умел держать в напряжении своих подчиненных, однако под напором старости ему и этого уже не хотелось делать. Было ясно, о чем он спрашивал: Комендант докладывал «генсеку» о воссоздании «Молнии» для операции в Чечне. И было ясно, что интригует его государственным переворотом Участковый…

— Задумал не я, но переворот готовлю, — признался «брандмайор», отвечая на шутку «генсека». — Сейчас на стадии разработки оперативного плана.

— А, не верю! — тяжело махнул рукой «генсек» и уронил со стола вилку, засмеялся, отпихнул ее. — Во! Сейчас женщина придет! Что-нибудь просить… Колючая, из Думы, наверное… Ты не знаешь, кто придет?

— Не знаю, — односложно ответил директор ФСК, умышленно не спеша со своим докладом: более сильный эффект будет произведен, если «генсек» спросит сам о вакуумных зарядах…

— А должен знать! — серьезно сказал он. — Ты все должен знать, что происходит в государстве… Где сейчас Джохар, знаешь?

— Так точно! В данный момент находится в Урус-Мартане, выехал на переговоры, ищет поддержки у старейшин.

«Генсек» вскинул голову, приподнял тяжелеющие веки и брови:

— Ты что, следишь за ним?

— Идет разработка операции, — сдержанно повторил «брандмайор». — Агентурная информация поступает…

— Да все равно не верю!.. Джохар умнее вас, настоящий генерал, горбом выслужил… А вы… Ты мне эти бомбы нашел?

— Так точно, нашел.

— Что?! — «Генсек» машинально привстал. — Правда, нашел?

— Да, правда. Местонахождение установили оперативным путем, изъяли во время транспортировки. Сейчас вакуумные заряды находятся в специальном хранилище ФСК.

Он на некоторое время забыл о стальном катке старости, распрямился, приподнял плечи — обдумывал услышанное — и ощущал отдаленную, как эхо, радость.

— Ну вот, хоть от одного дождался!.. Не зря я тебя за уши вытащил. А Джохара наказать сможешь? Только давай без вранья… Сможешь?

— Смогу, но требуется время, — твердо ответил директор ФСК. — Три-четыре месяца. Максимум — полгода.

— Много! Много! — «Генсек» пристукнул кулаком. — Три месяца!

— Постараюсь, но нужно политическое обеспечение…

— Ладно, верю, — перебил он. — Работай!.. Кто там у тебя отличился? С бомбами?

— Полковник Сыч с группой оперативных работников, — доложил «брандмайор».

— Сычу подготовь документы на генерала, подпишу… Хотя у тебя там генералов развелось!.. Но этому подпишу. А тебе… Тебе пока ничего не дам, так много получил… Хотя дам! — «Генсек» налил стакан коньяку. — Пей, молодец!.. Порадовал! Пей, генерал!

Отказываться было не принято. Коньяк с государева стола провалился в пустой желудок — позавтракать было некогда, а закусывать у «генсека» на аудиенции не полагалось. Иное дело бы — в общем застолье…

— А я вот сегодня промазал, — вспомнил он неудачную охоту и почувствовал, как слабеют плечи. — Стрелял близко, а будто кто под руку толкнул… Да я знаю, кто толкнул! За спиной стоит, толкает…

Надо было уходить — промедление могло все испортить.

— Разрешите идти? — откозырял директор ФСК.

— Иди, иди… А Джохар еще молодой, усы черные, глаза черные, горят… Красивый мужик!

Пока «брандмайор» ехал до ближайшего магазина, чтобы телохранитель купил какой-нибудь закуски, совсем опьянел и уже кусок не полез в горло. Тогда он откинулся на спинку и попытался заснуть, чтобы протрезветь до Москвы, однако и проспаться не успел. В свой кабинет заходил полупьяный, сжимал кулаки, держал себя в руках, старался ступать ровно, глядеть перед собой. А в приемной уже сидел нахохлившийся Сыч, ждал результатов; за ним — еще человека четыре с папками в руках, со срочными бумагами. Директор впустил одного Сыча, остальных отправил к своим замам.

— Тебе генерала, мне — коньяк, — объяснил он. — Так что прими поздравления… И срок установил — три месяца.

— Это нереально! — сразу запротестовал Сыч. — Поступает очень серьезная информация о вооруженных силах Диктатора…

— Я сказал примерно так же, — признался «брандмайор». — Наткнулся на нетерпение… Будем искать выход!

— Барклай-де-Толли не согласится! Людьми рисковать не станет…

— Придется подключать «Альфу», идти на поклон в МВД, просить его спецназы.