по воле Новых богов, которых мы сами же и призвали. Они поедали нашу плоть, пили нашу кровь и исполняли просьбы. Мы построили своё благополучие на костях и смерти.

Ритуал подходил к своему апогею: оргия скатилась вместе с кровью животных к подножью лестницы; желающие причаститься слизывали её, уже застывающую, с камней и мазали лицо друг друга. Сладострастие и избранные атуны первыми ушли в гипостильный зал, но вскоре к ним присоединятся и остальные.

— Идём, — я подталкиваю еле соображающую Кайлу, белую, как окружающий снег. — Теперь мы можем уйти, — губы девчонки дрожат, а глаза большие, словно куриные яйца.

Обратно шли в молчании, две крохотные щепки во встречном людском течении. У многих есть более интересные дела, чем старуха и глупая девчонка.

Старуха.

А ведь это моя сороковая весна.

* * *

— Благословенная матушка!

К обеду пошёл снег, невесомые снежинки плавно порхали в воздухе, оседая на меховых одеждах. Я усадила Кайлу на лавку у могучих корней домашнего дерева. Всю дорогу мне пришлось практически нести девчонку на себе.

— Разве ты не должен находится в центре событий, Унга тун?

— Сегодня боги снова избрали тебя! — он пропустил моё замечание мимо ушей.

Самодовольно ухмыляясь, Борхо подошёл ближе. Внимательно глядя на этого сухопарого, но всё ещё не утратившего привлекательности мужчину, я никак не могла взять в толк: отчего раньше так желала его? Этого высокомерного, спесивого, жеманного идиота. Вот уж, правда: молодость — глупость.

— В таком случае поздравь и себя. Сегодня твой сын пошёл на корм нашему народу.

— Вы все мои дети, — ему удалось скрыть удивление.

Жрец самодовольно раскинул руки, словно намереваясь обнять село. Слизняк. Пришёл упиваться моим горем, зная, что я давно перестала радоваться всему этому, как безумная? Хорошо, что сын пошёл не в отца. Хотя, что уж теперь говорить.

Полынь на моём языке и в сердце.

— Пропусти, — я плечом отодвинула его от лестницы, подхватив Кайлу.

Надо подниматься наверх. Домой, скорее домой. Всего два пролёта по стволу дерева, и мы у себя.

— А твой старший сын, как же его?.. Перл! Тоже был моим? — снизу до меня донёсся крик Борхо.

Ещё чего. Перл был сыном бога. Правда, совсем недолго. На седьмую весну Сладострастие забрал его обратно. Сыновья для него всё равно что овощи на грядке — их надо посадить, вырастить, и в нужное время собрать, чтобы получить силу. Он всегда так поступал, но я, конечно же, считала себя особенной. В двенадцать лет уже атун храма, не послушница. И бог выделял меня среди прочих любимиц… Глупышка. Вот оно как обернулось. А ведь могла же просто отслужить положенный срок, уйти и всё!

Шаг за шагом, в молчании, я поднималась выше.

Дома первым делом, не снимая шубы, кинулась к полке: душица, душица, душица! Несколько раз ударила кремнем, и пучки затлели, распространяя по комнате приятный запах.

Пока кипел чайник, Кайла понемногу пришла в себя, по её лицу, наконец, потекли слёзы.

— Поплачь, — я в тревоге трогала её живот, ребёнок сильно толкался, оно и немудрено, но в остальном, кажется, всё в порядке.

Напоив невестку успокаивающим отваром душицы, отправила спать.

Проклятая девчонка! И сын вместе с ней! Почему, ну почему, ты не выбрал невесту из атун или послушниц, кого ничем не проймёшь? Вместо этого, женился на тихоне и неженке, что ревёт по каждому мало-мальски значимому поводу. И почему я не отговорила тебя…

Но не время для слёз. Не время. Пусть ледяные иглы врезаются в сердце, распарывая его окончательно. Пусть. Только бы не опустить руки и не сойти с ума.

Скамейка протяжно скрипнула, когда я присела у окна с чашкой отвара в руке. Но и этот звук быстро погас, в доме воцарилась пугающая тишина. Словно даже звуки умерли вместе с моим сыном. Вместе со мной.

Снег всё падал. Скоро вновь наметёт сугробы, но это не помешает празднику. К вечеру зажгут огненные дорожки на улицах, на главной площади поставят столы, и совсем скоро там появится угощение. Помост в центре площади с вязанками хвороста ждал свою жертву. Тело моего сына подожгут в самом начале торжества. А вокруг все будут пить, есть, смеяться. Повсюду повяжут красные ленты, и весёлые лица засияют в пламени костра.

Утром Сладострастие развеет прах жертвы над полями, и, когда сойдёт снег, кровь сына обеспечит нам богатый урожай. И так каждый год. Один мертвец на сотню выживших. Велика ли цена за сытные зимы?

Раньше я думала, что нет.

Белые хлопья за окном, плавно кружась, ложились на землю, скрывая грязь.

— Будьте вы все прокляты!

Резкий крик, будто воронье карканье, заставил меня вздрогнуть и проснуться. Всё же я задремала, отвар душицы сделал своё дело.

— Чума на ваши головы, проклятые инобожники! Люди! Ещё не поздно вспомнить истинное призвание!

Человек на улице кричал, словно какой безумный или юродивый. Но никто не обернулся, хотя его противный голос едва ли можно было не услышать. Откуда здесь взялся этот чудак? Борхо поджарит его на сегодняшнем костре. Никому не позволено кричать мерзости о наших богах. Во всяком случае, открыто.

Усмешка скривила мои губы.

Тени от домов-деревьев растянулись на всю улицу, и вечерние сумерки постепенно пожирали их вместе со светом. Пора собираться.

Я отдернула занавесь. Кайла уже не спала, но тихонько лежала, закрыв глаза и поглаживая живот. Её пухлые пальцы с нежностью порхали, а из уст лилось нечто, что с большой натяжкой можно назвать песней.

— Вставай, дитя.

Но она не шелохнулась. Я стояла в молчании, не зная, что предпринять — крикнуть или дать пощечину.

— Мама, — она соизволила взглянуть на меня, — мама, меня теперь ждёт та же участь?

Её глаза, полные слёз, блеснули в неровном вечернем свете.

— Не говори ерунды. Жребий богов не связан с родственными узами.

Гладко соврала я. Боги творили, что им вздумается.

— Вставай, проводим моего сына в последний путь, — протянула ей руку, помогая подняться.

— Мама, пожалуйста, позаботьтесь обо мне. Прошу… — её мокрая щека коснулась моей ладони.

Моё сердце вновь сжалось. Проклятая девчонка!

Порой я волновалась за неё, словно она и впрямь моя дочь.

* * *

Пламя огненных дорожек освещало улицу. Красные ленты, повязанные тут и там, едва колыхались на ветру, снег перестал, и к вечеру воздух застыл, словно лёд. Лишь слабое дуновение порой волновало тонкую полоску яркой ткани в моих волосах.

Я крепко держала мягкую руку Кайлы.

Она уже пришла в себя, но ещё похожа на снежное изваяние — вымучено улыбается всем желающим выразить нам своё