Я услышала звук касания металла о сухую кожу. Слабый звук, возвещающий о смерти. Он больше не коснётся меня. Нас.

Бог уходил всё дальше, вглубь деревенских улиц.

— Пошли, — я отпустила всхлипывающую Кайлу, и мы побрели прочь из этого проклятого места.

На западе, во всё более светлеющем небосводе, ярко сияла единственная звезда — все прочие уже померкли. «Свет Старых богов», вспомнила я. Моя бабка была последней в селе, кто верил в них.

«И ведь не было никакой войны. Просто всё менялось. Мало-помалу всё становилось другим. Теперь уж никто и не знает, каково было раньше».

Надо же, я что-то помнила из её путаных рассказов о той жизни.

— Пять тысяч шагов до озера, а там я встречу вас. Поспешите. Сладострастие почуял измену.

В этот раз безумец не исчез, его силуэт показался из-за кустов, но тут же взмыл в небо юркой птахой.

Туман белой дымкой путался в кронах деревьев, тут и там спускался к земле. Невесомые рукава растянулись на много миль вокруг.

Покрепче перевязав валенки, мы тронулись в путь. Дорога была неблизкой и трудной, а положение Кайлы увеличило её вдвое, нагружая нас обеих.

Если я правильно помню, Обожжённая дверь находилась в низине — в самом центре нашего Вогнутого мира.

Но мы шли не туда.

Четыре тысячи шагов до водоёма. Я помнила его, кое-кто из «наших» ходил на Гладкое озеро за рыбой. В нём водилась щука. И плотва! Она невероятно вкусная, если пожарить её до хрустящей корочки.

В животе предательски заурчало.

Три тысячи шагов до озера. Кайла уже еле плелась, её валенки черпали снег всё сильнее. Когда в очередной раз она провалилась почти до колена, то долго лежала на снегу, хрипло дыша. Пора делать привал. Сошли с просеки в лес. Сесть некуда, ведь я забыла взять скатку! Наст не держал вес, проламываясь под ногами, но мы брели всё дальше вглубь леса, на поиски поваленного дерева. Сотню шагов спустя они увенчались успехом: я постелила шарф на ствол и посадила невестку.

— Немного отдохнём. На вот, перекуси, — она тяжело дышала и не сразу взяла мясо и хлеб.

— Куда мы идём, мама?

— К Гладкому озеру.

Она зажмурилась: вдох — выдох. Собралась с силами.

— Зачем всё это?

Чтобы не сдохнуть.

— Ради наших жизней, девочка.

Кайла слизала с рукавицы снег — поставить чай времени нет, а мясо солёное.

— Дай-ка я послушаю своего внука, — она расстегнула шубу, и я приникла к её животу: с минуту не дышала, прислушивалась.

Но кажется, всё в порядке.

— Ешь быстрее, и идём.

Небо на востоке, там, откуда мы пришли, темнело всё сильнее. Совсем скоро Сладострастие нагонит нас, я больше, чем уверена в этом. Следом за ним шёл Борхо с охотниками. И пусть бы мне пришлось тащить девчонку на себе, я не сдамся.

Две с половиной тысячи шагов в обе стороны. Уже слышен шум крыльев за спиной.

Вόроны всё ближе. Наконец, они настигли нас. Их перья, словно чёрный снег, сыпались с неба, а противное карканье царапало слух. Мы свернули, и я заставила девчонку остановиться и спрятаться позади, между мной и деревом на краю леса.

Воздух совсем почернел от птиц: с трудом выдерживаю их галдёж, и перья всё больше похожи на стрелы, летящие с небес. Кайла сдавила уши руками, в тщетной попытке спрятаться от раздирающего слух крика. Я склонилась к ней, укрыла от птиц своим телом. Блестящий клюв ворона пробил мою вязаную шапку, пустив первую кровь.

«Сомнение, вот твоё оружие».

Внутри каркающей темноты, одолеваемая страхом и болью, как молитву я шептала слова чужака, что совсем недавно спасли нас.

«Сомнение».

Ещё несколько ударов в голову. В плечо. Спину. Я дрожала, и девчонка под руками выла от ужаса.

«Твоё оружие».

Мягкое сияние коснулось моей щеки. Небо очистилось, воронов как не бывало, и только кровь капала из моих порезов на снег.

Отерев прокусанную губу, я поднялась, глядя ему прямо в глаза.

Моё золотое божество.

Сладострастие.

Его силу не сравнить с Азартом.

— Идём домой, моё бедное дитя, — протянутая ладонь почти коснулась меня.

Возможно ли заставить себя не взять эту руку? Как это возможно?!

Его глаза полны сожалением и тоской, голос ласков, но в нём слышался мягкий укор.

Я вновь закусила измочаленную губу — отказ ему равен смерти, и приносит сильную, осязаемую боль. Но ещё хуже стало, когда я поняла, что он зовёт не меня.

В его взгляде укор отца к непослушной дочери.

Кайла.

Кажется, я зарыдала в голос.

О, да. Его сила не идёт ни в какое сравнение с жалкими потугами Азарта.

Девчонка позади меня не шевелилась и будто… умерла. И я тоже вот-вот упаду без сил.

Но тут мою ладонь сжала мягкая ручка, и я почувствовала её тепло, словно потеряла варежку.

Перл!

Я схватилась за неё, как утопающий за ветку дерева.

— Мама, я верю в тебя.

Слёзы лились из моих глаз.

— Мы уходим, и ты ничего не можешь с этим сделать.

Я крепко сжала такие знакомые пальцы в руке, и впервые, без почтения и страха, без жажды, посмотрела на Сладострастие.

— Я не позволяю, — но его магия больше не властна надо мной.

Внутри… пустота. Там, где раньше были обожание и страх, теперь ничего нет.

«Новые боги могущественны, но не всесильны».

Зимнее холодное небо разрезала желтая молния, но мы остались невредимы. Я сжала мягкую ладонь сына.

Ладонь моего сына, которая оказалась рукой Кайлы. Конечно же.

Конечно. Какая я глупая, ведь они так похожи!

Помогла невестке подняться, и мы пошли. Повернулись спиной к моему божеству.

И мне не страшно.

Три тысячи шагов по дороге к озеру. Поднялся ветер, кидая снег в лицо. Я замотала Кайлу ещё одним шарфом, но она всё равно дрожала. Больше от пережитого, чем от холода, думалось мне.

Стараюсь идти быстрее. Позади нас золотое сияние хорошо различимо, и я точно знала, Борхо и охотники, где-то рядом. А вместе с ними арбалет и собаки.

Три с половиной тысячи. Четыре. Сухая осока, что безжизненным остовом торчала на берегу, уже хорошо видна. Позёмка гуляла по ровной глади озера. Вот же оно — прямо перед нами: мёртвая трава, мышиные норы, кусты, покрытые снегом. И пустота на многие шаги вокруг. Нигде нет чужака.

Собачий вой разорвал морозный воздух. Я оглянулась назад и увидела тёмные пятна бегущих людей, рыжие — несущихся собак. Нет времени отрезать ветку. Ох, надо было сделать это раньше! Я кинулась к кустам: первая, вторая, тщетно! Её не сломать так быстро. Собаки