– Ах вот что тебя волнует. – Таня упорно смотрела в книгу. – Я их помою. И даже могу постирать белье, если хочешь. Как-нибудь справлюсь.

– Ты меня ненавидишь! – Ирина безостановочно вытирала слезы. – Просто какой-то кошмар. Вы безобразно ко мне относитесь, вы все! И ты, и твой отец…

– Не смей говорить о нем плохо!

– Ну конечно, он всегда был прав. – Ирина не удержалась от иронии. – Скажи на милость, как ему это удавалось? Я знаю, он тебя баловал, но ты же не маленькая, чтобы покупаться на шоколадки! У меня такие неприятности, просто ума не приложу, что делать… А ты меня добиваешь.

Таня оперлась на локоть и взглянула на мать. Та и в самом деле сидела с понурым видом. И это была не игра, не поза…

– А что случилось? – спросила девочка, чувствуя, что сердце начинает делать лишние удары.

– Ты же сама знаешь. Следствие… Сперва одно, потом другое. Ничего не нашли, а что нашли, не отдают. Теперь вот допрашивают меня, подозревают…

– В чем, мама?

Та как-то странно на нее взглянула:

– Не тебе про это спрашивать! Я уверена, что они прицепились ко мне из-за твоей истерики! Ну как ты могла сказать, что я убила отца? И еще при свидетелях! Это же нужно иметь куриные мозги!

– Они говорят, что ты убила папу? – Таня отложила книгу и подалась вперед. Она не знала, что почувствовала при этом известии – восторг или смертельный ужас.

– Да ничего они не говорят, – отмахнулась мать. – Спрашивают, как всегда, о каких-то дурацких мелочах. Во сколько туда пришла, во сколько ушла. Что делали, о чем говорили. Кто, как я думаю, послал мне телеграмму. Ну, это тебе неинтересно.

– А кто ее послал, мама?

– Я думаю, он, – удивленно ответила Ирина. – Твой отец. А кто же еще? Захотел меня увидеть, вот и послал.

Таня думала иначе, но оставила свое мнение при себе. Она очень сомневалась, что папа мог вызвать маму на свидание.

– Так где ты была? – вернулась к волнующему вопросу мать. – Я ждала тебя больше часа! Чуть с ума не сошла, ты же ничего не надела, я это сразу заметила! И обувь была на месте! Ну что я могла подумать? Что тебя украли!

– Да кому я нужна, – бросила девочка. – Просто решила погулять.

Она хорошо знала, что мать почти невозможно обмануть. Хотя бы потому, что га не поверит даже правде. Самая искусная ложь не давала результатов, поэтому Таня решила вовсе не стараться. Как и следовало ожидать, мать возмутилась, принялась упрекать ее в лживости и скрытности, высказала несколько очень обидных предположений, что дочь связалась с наркоманами, хулиганами или вообще повредилась в уме, раз гуляет по окрестностям в наряде, который годится разве для притона бомжей! И наконец сказала даже кое-что приятное: что у Тани, в ее-то годы, завелся любовник. То-то у нее блестят глаза!

Девочка ничуть не оскорбилась, она была даже польщена таким предположением. Втайне она страдала из-за того, что у нее почти незаметная грудь, и очень ценила любой намек на свою взрослость.

– Так, – вдруг сказала Ирина. Слезы окончательно высохли, глаза засверкали. Ее явно осенила какая-то потрясающая догадка.

Девочка инстинктивно сжалась, она по опыту знала, что нет ничего хуже таких вот внезапных озарений. Они, как правило, были самыми дикими.

– Кажется, до меня дошло. Если ты ушла в тапочках, значит… не выходила из дому! Ну, кто он? Кто-то с третьего этажа, конечно! Из этих жутких коммуналок! Ты сумасшедшая, да?! Ты думаешь, он к тебе липнет из-за твоей неземной красоты? Дура! Ты в зеркало хоть раз смотрелась? Он зарится на квартиру! Хочет увеличить жилплощадь! Может, он и квартиру ограбил, а? Там же сплошное отребье, нас все ненавидят! Кто это, говори!

Таня вскочила и в сердцах плюнула на пол. Это было страшным преступлением, мать была поборницей почти стерильной чистоты. Но девочка просто не смогла удержаться:

– У тебя один разговор! Никто никого не любит, все зарятся на жилплощадь!

– Это ты на что намекаешь?!

– Да на Ольгу! Ты ее грязью поливаешь, будто она захапала папину квартиру, а сама-то отсудила у нее шесть тысяч! – Она сжала кулаки. Таню понесло, и она не смогла бы остановиться, даже если бы захотела. – И вовсе ты на них права не имела, я же слышала, как ты с адвокатом совещалась! Все думала, как бы ее поддеть, какие законы найти! Кто из вас хапуга – ты или она?!

На Ирину налетел разъяренный вихрь – такого оскорбления она, разумеется, не снесла. Несколько звонких, но не особенно болезненных пощечин Таня перенесла с привычной выдержкой. Но когда мать попыталась ее отшлепать, как маленькую, девочка вырвалась и перехватила ее руку:

– Не смей! А то сама получишь!

– Ты что?! Сдурела, сволочь?!

Они стояли друг против друга, задыхаясь, сцепившись горящими взглядами, и были в этот момент удивительно похожи. Таня вдруг поняла, что стала выше матери. Не намного, пожалуй, но все-таки выше! Она отпустила ее руку и торжественно заявила:

– Я взрослая, поняла? И если даже у меня появится любовник, сама решу, знакомить вас или нет. А теперь иди отсюда. И не смей меня больше бить, никогда! Предупреждаю, получишь сдачи!

Сбитая с толку Ирина с трудом обрела дар речи. Она пролепетала что-то о том, что она мать, что она рожала ее в страшных муках, кормила, растила, но девочка безжалостно оборвала ее. Да и правду сказать, ей до смерти надоел этот монолог о трудных родах, который мать читала при каждом удобном и неудобном случае, повторяя все те же заезженные, утратившие смысл выражения.

– Если бы я знала, что у меня будет такая мать, я бы повесилась у тебя в животе, на пуповине!

Таня поняла, что поразила заветную цель, почувствовала это еще до того, как заговорила. Мать как будто уменьшилась, съежилась на глазах. Стала старой и очень некрасивой. И удивительно, ничего не ответила. Таня ждала продолжения, рассчитывала даже на новую драку, заранее сжимала кулаки. Но мать как-то угловато, неловко повернулась и тихонько вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Таня ошеломленно смотрела ей вслед. И вдруг ей стало так страшно, что девочка укусила кулак. Она это сказала? Действительно сказала такое? И что всего ужасней, ничего не услышала в ответ! Мать, которая ни от кого не терпела малейшего упрека, наказывала даже намек на неповиновение, вышла из комнаты молча!

Девочка почувствовала боль и увидела на костяшках пальцев белые следы зубов. Тихонько присела на постель. Ее колотила мелкая быстрая дрожь. Она сама не помнила, сколько лет подряд мечтала взять верх над матерью, пусть не сразу, не с одной попытки, но когда-нибудь… И вот это случилось – и ей было не радостно, а так жутко, что она боялась даже тишины, воцарившейся в квартире. Боялась еще больше, чем всю жизнь боялась матери. Если бы ей сказали, что она боится уже не матери, а себя, потому что стала наконец очень похожа на свою мучительницу, Таня ни за что бы этому не поверила.